Леди Клементина допила шампанское и поставила пустой фужер рядом с собой. На мгновение она почувствовала, что над ее планами нависла угроза, но уже в следующий момент то, что произошло, представилось ей всего лишь незначительной помехой, но ни в коем случае не поражением.

Спустя неделю после приезда в Шелдон-Холл Сильвии сообщили, что ей и Люси надлежит переехать в бывшие детские покои, которые располагались на более высоком этаже, чем те комнаты, в которых они жили до сих пор. Когда девочка впервые увидела детскую, предназначенную для игр, она вскрикнула от восхищения. Это была большая солнечная комната, окна которой выходили на юг, с традиционной ширмой, сделанной из лоскутков, разноцветных картинок, с изображением детей и животных, заполненная огромным количеством игрушек, от которых любой ребенок пришел бы в полный восторг. Здесь были конь-качалка, большой клоун и огромный плюшевый медведь, а еще игрушечные солдатики и пушка, которая стреляла большими свинцовыми дробинками, Ноев ковчег со всеми животными, сделанными из настоящего меха. Сильвия почувствовала, что, подобно Люси, тоже испытывает восторг от всего увиденного, и они вместе с девочкой стали исследовать горки и комоды, обнаруживая все новые и новые необычные игрушки и вещи, с которыми когда-то с любовью играли дети иного поколения.

Сильвии было трудно представить себе сэра Роберта ребенком. Был ли он обычным непосредственным и нежным маленьким мальчиком? Она часто об этом думала, ведь после месячного знакомства с ним по-прежнему считала его одним из самых холодных людей, которых когда-либо встречала в своей жизни.

Но, как это было ни странно, он вызывал к себе любовь. Леди Клементина обожала его, и это было очевидно, хотя временами мать и сын производили впечатление людей, которые казались совершенными врагами, и иногда они старались побольнее уколоть друг друга словом, ведя нескончаемые ожесточенные споры. Когда леди Клементина говорила о своем сыне, морщины на ее лице разглаживались, а когда он был в ее комнате, не сводила с него глаз.

Иногда Сильвии казалось, что сэр Роберт намеренно ведет себя так бессердечно по отношению к матери, что он, зная, как нужна ей его любовь, старается не проявлять ни единого знака внимания, ни единого чувства в ответ на все ее попытки привлечь его внимание. Казалось, что между ним и леди Клементиной существует какой-то барьер, на который мать иногда пробовала не обращать внимания, о котором пыталась забыть. Но о нем всегда, каждую минуту, помнил ее сын.

Иногда, когда Сильвия была одна, она раздумывала о том, что могло стать причиной такого конфликта. Она чувствовала, что скорее всего, это не была женитьба сэра Роберта: никаких следов покойной Алисы в Шелдон-Холле не осталось. Если когда-то она и имела какое-то влияние, то это давно уже забылось. Даже Нэнни, такая лояльная и преданная всем членам этого семейства, вспоминала о ней с совершенным безразличием. И если ее бледное привидение и преследовало кого-нибудь в этом доме, то делало это очень ненавязчиво. Нет, думала Сильвия, это должно быть что-то более серьезное и весомое, чем Алиса. Это должно быть нечто, о чем знали только мать и сын, и это нечто разделяло их и в то же время связывало. От таких мыслей Сильвия чувствовала угрызения совести. Скорее всего, она все это напридумала в силу своей излишней сентиментальности. Ей следует просто принимать вещи такими, какие они есть, и оставаться благодарной за тот комфорт, который ей предоставили в Шелдон-Холле, и за то, что здесь она хоть в какой-то степени сама себе хозяйка, хотя могла бы уже быть прислугой дяди Октавиуса и тети.

Я счастлива, упорно повторяла она, но вот только мысли ее все время возвращались к одному вопросу. Она думала о том, что сэра Роберта многие любили: и его мать, хотя ее любовь была довольно странной, покровительственной, и Нэнни, которая делала это искренне, всем сердцем, как женщина, вынянчившая его. К ней он когда-то прижимался, ища защиты, и для нее он навсегда останется ребенком. Что могло быть прекрасней такой любви, которую, скорее всего можно было бы назвать истинно материнской из-за ее самоотверженности и бескорыстности.

Затем была Люси. Было очевидно, что девочка уже полюбила своего отца, и хотя на глазах у посторонних он часто был холоден и немногословен, Сильвия знала, что наедине с дочерью он ведет себя совершенно иначе. Взявшись за руки, они бродили по имению, и когда возвращались, то щеки девочки горели, а глаза сияли, и она всегда столько всего хотела сообщить о том, что они видели и делали. Она была уже достаточно умной, чтобы общаться с сэром Робертом, и в своем нежном возрасте уже могла кокетничать и даже льстить ему в благодарность за компанию. Она громко и радостно приветствовала отца, когда он входил к ней в комнату. Иногда она совершенно очаровательно терлась щекой о его руку.

Сильвия была достаточно умна, чтобы сразу понять, что сэр Роберт любит оставаться с Люси без посторонних, поэтому стоило ему показаться в детских покоях, как она тут же тихо и незаметно уходила. Это повторялось несколько раз, и сэр Роберт не оставил ее тактичное поведение без внимания. Однажды, когда она вернулась, чтобы сказать, что Люси пора готовиться к чаепитию, он, перед тем как уйти, сказал:

– Спасибо, мисс Уэйс. – Она поняла, за что он благодарил ее, и едва удержалась от того, чтобы не повторить слова, сорвавшиеся с ее губ в тот день, когда он спас ее от дяди Октавиуса. «Я сделаю для вас все что угодно, сэр Роберт». Но она теперь стала мудрее. Шелдон-Холл научил ее одной важной вещи: нужно хорошенько подумать, прежде чем что-то сказать. По натуре она была человеком очень внимательным и поэтому пришла к выводу, что каждый, кто живет в этом огромном доме, скрывает от других свои чувства под какой-то маской. Даже Нэнни говорила с опаской, что было совершенно несвойственно ей, как человеку с характером открытым и непосредственным. Как-то раз Сильвия, придя в комнату для прислуги, чтобы взять чистящее средство, обнаружила у огня служанку хозяйки, Пурвис, которая сидела, обхватив голову руками.

– Что-то случилось? – участливо спросила она. Пурвис подняла голову, и Сильвия увидела, что она плачет.

Ее нос, который и так всегда был красноватым на кончике, сейчас был краснее, чем обычно, а бегающие глазки с белесыми ресницами опухли.

– Все нормально, мисс Уэйс, – сказала она тихим голосом. – Я просто немного расстроилась, вот и все.

– Вы получили какое-то плохое известие? – сочувственным тоном спросила Сильвия.

Пурвис покачала головой.

– Просто я веду себя как дура, – сказала она. – Иногда, кажется, что я больше не выдержу этих постоянных замечаний и придирок. Я стараюсь делать все как можно лучше, никто столько не делает, как я, но, ни от кого нет никакой благодарности. Наверное, если бы сам ангел Гавриил спустился с неба, чтобы прислуживать здесь, то его бы тоже осыпали упреками.

Сильвия прекрасно догадывалась, о ком говорила Пурвис. Она слышала, как резко и раздраженно леди Клементина обычно разговаривает со своей служанкой, и совсем не удивилась, что та расстроилась. Странным было то, что она так долго все это терпит и мирится с таким положением дел.