– А почему ты в этом так уверен?

– Авраша Липкин, папаша Мони, и Боба Шекель – двоюродные братся, вот почему!

– Ах вон оно что! А почему ты решил, что Моня продал монету своему двоюродному дяде, а не, скажем, тете или бабушке? И кто вообще такой этот Шекель?

– Шекель? Кто такой Боба Шекель? Я сам бы хотел знать, кто такой Боба Шекель! Это такой загадочный тип, скажу я вам…

– Шекель – это фамилия?

– А черта с два! Этого поца зовут Борис Аронович Зильберман. Он, вы можете себе это представить, работает на почте. – Миша сделал внушительную паузу. – Однако не спешите верить, что он живет на те гроши, которые ему платит государство. За то, что он рассовывает в почтовые ящики газеты и вручает телеграммы, он получает сущие гроши, но Боба Зильберман совсем не бедный человек, уж поверьте моему слову. Кем он был до революции, я таки не знаю вовсе, но говорят, что когда-то он неплохо поднялся, работая в антикварной лавке. Когда к власти пришли большевики, Боба притих как мышь, а накопленные им богатства так и не нашли. Этот Шекель, скажу я вам, очень скрытный и загадочный тип. Скупой до крайности, но ходят слухи, что он богат как Крез![15] Так что можете не сомневаться, товарищ Зверев, если Моне Липкину попала в руки золотая монета и он пожелал ее продать, то наверняка он отнес ее двоюродному дяде. Боба, конечно, жадный и денежки из него вытрясти не так уж и просто, но монеты он обожает, потому что знает им цену.

Зверев покачал головой:

– А ты с ним лично знаком?

– Не напрямую! Как-то сталкивались на похоронах Семочки Гринберга, нас друг другу представили, но этим все и закончилось.

– Откуда же ты о нем столько знаешь?

– Так нас же Сарочка, Изина вдова, познакомила, а Изя знает все и про всех! К тому же она с нашим Бобой на главпочтамте работала и все знала.

– Да уж… – усмехнулся Зверев.

– У нас говорят: еврейке досталось девять мер болтливости из десяти.

– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Зверев. – А почему «знала»?

Миша вскинул глаза к небу и прижал руки к груди:

– Так преставилась Сарочка. Полгода уже как. Умолкла навеки, оттого и не скажет.

– Жаль! Сейчас бы мне ее болтливость не помешала. Ну, раз уж Сарочка больше нам ничего не расскажет, то, может, ты мне скажешь, где этого Шекеля найти?

– Так на Новой он и живет! Улица Новая, четырнадцатый дом! Домик у него, правда, паршивенький, но говорю же, что этот поц прибедняется.

– А кроме этих Липкиных у твоего Шекеля родственники есть?

– Кто ж его знает! Наверняка есть, но живет он один!

Мимо них прошли двое подвыпивших мужчин. Миша съежился и втянул голову в плечи.

– Пойду… Я так понимаю, вы получили то, что хотели?

Зверев поблагодарил Мишу, и они разошлись каждый в свою сторону.

Была суббота. Борис Аронович Зильберман после долгой рабочей недели, сопряженной с поеданием пищи всухомятку, решил в кои-то веки побаловать свой желудок. С утра пораньше он прихватил с собой пустой посылочный ящик и направился на базар. Добравшись до рядов, где съехавшиеся со всей округи деревенские жители торговали птицей, Борис Аронович долго выбирал, торговался, спорил и наконец все-таки купил самую обычную белую курицу, заплатив за нее четыре рубля, а не пять, как поначалу хотела базарная торговка. Купленную птицу он засунул в ящик и направился домой.

По дороге он зашел в булочную, купил черного хлеба и бутылочку «Агдама». Поднявшись на крыльцо, он внимательно осмотрел входную дверь и вздрогнул. К своему великому ужасу, Борис Аронович не увидел клочка газеты, который он накануне зажал между дверью и дверной коробкой чуть ниже замочной скважины. Опустив глаза, Борис Аронович увидел бумажку у двери на половике.

«Вылетела сама или меня кто-то навестил?»

Зильберман трясущимися руками стал отпирать дверь.

«Нужно срочно спуститься в подвал», – рассуждал Борис Аронович, уповая на то, что если его и посетили воры, то они не сумели отыскать расположенный в подвале тайник.

Зильберман вошел в дом и повесил авоську на вешалку. Поставил ящик с птицей у порога и уже собрался было открыть люк подвала, но в этот момент курица, до сих пор сидевшая спокойно, вдруг закудахтала, стала метаться и чуть было не вырвалась на свободу. Борис Аронович с силой надавил на крышку и поспешил в комнату, чтобы поставить ящик на стол и накрыть его чем-нибудь тяжелым. Однако сделать это он не успел – замер в дверном проеме. В комнате Борис Аронович увидел двух совершенно незнакомых ему мужчин. Вид у непрошеных гостей был вовсе не дружелюбный.

Борис Аронович мысленно поблагодарил бога и вовремя взбесившуюся курицу. Если бы она не взбунтовалась, он сам бы указал незваным гостям путь к заветному тайнику.

– Что там у тебя? А ну положи на стол! – приказал первый незнакомец.

Это был худой мужчина лет тридцати пяти, в стильном пиджаке в полоску, в галстуке и лакированных туфлях. На голове у незнакомца красовалась фетровая шляпа. Он сидел за столом, небрежно откинувшись на спинку, и вертел пальцами трость с фигурным набалдашником.

– Это всего лишь курица! Самая обыкновенная живая курица, – прохрипел Борис Аронович, прикрывшись ящиком с птицей точно щитом.

– Бульончика захотел? – рассмеялся незнакомец.

– Если вы тоже хотите бульона, то милости просим, – с глуповатой улыбкой проверещал Борис Аронович. – А если хотите, можете забрать и всю курицу…

Борис Аронович нисколько не пожалел, что сморозил чушь. Пока гости хохотали, он сделал несколько глубоких вздохов и сумел немного прийти в себя.

– Послушай этого идиота, Лекса! – продолжал «полосатый». – Он решил, что мы истосковались по курятине!

Второй незнакомец тут же убрал с лица улыбку и состроил такую рожу, что у Зильбермана затряслись поджилки. Высокий, мордастый, в поношенном пиджаке и кепке букле[16], гость хмуро глядел на Бориса Ароновича, сжимая в правой руке отполированную до блеска дубинку.

– Ха-ха-ха… – Борис Аронович рассмеялся, прекрасно понимая, что его смех звучит очень фальшиво. – Я же пошутил! Так чем обязан, господа?

– Я знаю, кто ты, – беспечно продолжал «полосатый». – Тебя называют Бобой Шекелем! Ты работаешь на почте. Но ты не совсем обычный еврей!

Борис Аронович пожал плечами:

– Вы правы, мои друзья частенько называют меня так. Но я и впрямь всего лишь бедный почтальон и никак не возьму в толк, что вы имеете в виду, когда заявляете о моей необычности…