– Все зависит от решения учениц школы. Будут собирать голоса, и судьба Китти О’Донован определится большинством голосов.

Мэри улыбнулась.

– В таком случае, Китти, наверное, не будет развенчана.

– Ты думаешь так, но я не согласна с тобой. Надеюсь, что девочки в Мертон-Геблсе не лишены любви к правде, сознания своего долга, страха перед ложью, чтобы оставлять на целый год во главе школы эту девочку. Если бы это случилось, то я, по крайней мере, сочла бы своим долгом написать своим родным, чтобы они взяли меня из школы. Конечно, нам нужно доказать виновность Китти О’Донован, но, в сущности, это ясно. Если после того, как вина Китти будет доказана, девочки все же решат оставить ее во главе школы, иначе сказать, если они решат против своей совести, что она невиновна, я покину школу. А за мной многие сделают то же. Школа миссис Шервуд погибнет.

Мысль об отъезде Генриетты вовсе не была смертельным ударом для Мэри Дов. Она сидела очень спокойно, глядя в землю. Генриетта была достаточно проницательна, чтобы прочесть мысли девочки, а так как они были нелестны для нее, то гнев ее дошел до крайности.

– Мэри Дов, ты сейчас должна дать мне обещание: если будут собирать голоса, – а это будет, вероятно, завтра, – ты подашь голос против Китти О’Донован.

– Почему это? – спросила Мэри. – Я не желаю слушать проповедей. Ты не имеешь права командовать мной. Я буду голосовать, как считаю правильным. Я думаю, я уверена, я знаю, что она невиновна.

– Маленькая дурочка! Ну, поступай, как знаешь. Но, Мэри Дов, можно тебе напомнить тот день, когда ты потеряла соверен – все твое состояние на эту часть года?

– Конечно, я помню. Не могу представить себе, куда он девался.

– По всей вероятности, его поднял кто-нибудь из мальчиков садовника. Во всяком случае, ты не ощутила этой потери, не правда ли?

– Нет, ты была очень добра ко мне, Генриетта.

– Да, мне кажется. У меня много денег, и я поставила себе девизом помогать людям, находящимся в затруднительном положении. Я хотела помочь тебе и помогла, вот и все.

– Ты была очень добра ко мне, Генриетта, и мне трудно выразить словами свою благодарность тебе.

– Потеря была счастьем для тебя, не так ли? – сказала Генриетта. – Потому что я дала тебе два соверена вместо одного, потерянного тобой.

– Да, правда.

– Я думала, – продолжала Генриетта тихо, устремив на девочку взгляд своих блестящих, странных глаз, – что, имея столько денег – сорок шиллингов – ты удержишься от искушения, Мэри.

– Что ты хочешь сказать?

– Неужели ты не понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет… нет, – сказала Мэри. Она побледнела и опустила глаза.

– Мэри, нужно быть осторожнее, когда совершаешь свои мелкие кражи.

– Мои мелкие… О, Генриетта!

– Если бы я и решила украсть деньги у какой-либо девочки, то залезла бы в стол уж хотя бы не к Марии Банистер. Потому что она такая маленькая и такая милая девочка. Но ты выбрала стол Марии, ибо все в школе знают, что она никогда не считает своих денег и бросает их где попало.

– Генриетта, ты мне обещала не рассказывать этого; хотя ты не видела, но я положила деньги обратно тотчас же. Ты спасла меня. Не захочешь же ты быть против меня?

– Конечно, милая. Я не буду действовать против тебя, если ты будешь вести себя как следует, не сентиментальничать – и дашь свой голос против Китти О’Донован.

– Генриетта, как это ужасно! Я… я не могу.

– Ну слушай, Мэри. Ты должна быть на моей стороне в этом деле. Если нет, то я расскажу, что видела. Я расскажу, как однажды вечером увидела, как одна тихая девочка прокралась в комнату леди Марии Банистер и открыла стол. Я могу изобразить это очень живо. Расскажу, как девочка вынула из стола маленький кошелек, а из него соверен. И разве я не была добра к тебе тогда?

– Да, Генни, да. Я сказала тебе, почему на меня нашло искушение взять деньги. Мне так хотелось иметь хорошенькое платье к первому мая, а у меня не хватало денег даже с теми, что ты так великодушно дала мне. Я хотела сказать потом леди Марии; портниха ждала моих распоряжений, а я не могла дать их, пока не была уверена, что смогу заплатить ей.

– Ну, ты положила деньги обратно, а я – я помогла тебе, и ты получила свое платье, все это так. Теперь ты должна мне три фунта.

– Да.

– Когда ты собираешься отдать их мне?

– Не… не знаю. Я думаю, когда приеду после каникул. Постараюсь набраться храбрости и попрошу маму не брать меня на берег моря. Это всегда обходится в несколько фунтов. Я попрошу маму дать мне эти деньги и привезу их, тогда не буду больше должна тебе.

– Отлично, сделай так. Или дай мне подумать. Тебе хочется ехать на море с матерью?

– Конечно, страшно хочется.

– Вот что я скажу тебе. Мне кажется, будет плохо, если ты не поедешь на берег моря с твоей матерью, – внушала Генриетта. – Ты мне нравишься, Мэри Дов. Богу известно, что умом ты не блещешь, очаровательного в тебе ничего нет, но ты хорошая девочка, а хорошим девочкам всегда следует помогать. Китти О’Донован совсем другого сорта. Она красива, у нее хорошие манеры, и она околдовала всех маленьких девочек.

– Не только нас, младших. А Елизавета Решлей или Клотильда Фокстил? Ведь и им она нравится.

Генриетта крепко сжала руки. Ей было слишком хорошо известно, что это правда.

– И мисс Хонебен, – продолжала Мэри, – и мисс Хиз, и миссис Шервуд – все в школе, кроме… кроме, я думаю, тебя, Генни, любят маленькую Китти. Она всем нравится.

– Ну, это недолго будет продолжаться. Однако, к делу. Если ты подашь свой голос за меня, то есть не за меня, а против Китти О’Донован – завтра или когда бы то ни было, ты можешь оставить себе эти три соверена; я забуду, что ты была должна мне. Что ты скажешь на это?

– Я? Я не знаю, что и сказать, как благодарить тебя.

– Конечно, ты исполнишь мое желание?

– Я подумаю и скажу тебе.

– Помни: я не терплю нерешительности. Приди ко мне в комнату сегодня вечером и скажи, что ты решила. Если исполнишь мое желание, все будет хорошо. Если пойдешь против меня, то, боюсь, мне придется рассказать о тебе миссис Шервуд. Право, голос совести упрекает меня за то, что я скрываю это. Хорошенькую историю могу я рассказать миссис Шервуд! Итак, ты поступай, как желаешь, Мэри. Иди, ты теперь знаешь, что ожидает тебя.

Мэри встала и вышла из комнаты. Она сжимала руки и тихо вздыхала. Ей было известно то, что могло бы совершенно изменить будущую жизнь Китти О’Донован, если бы она решилась сказать это.

Однажды, в середине апреля, три сестры Купп и Мэри Дов сидели в саду. Они болтали обо всем, что приходило им в голову, и были очень веселы. Мэри Дов была рада, что имела драгоценный соверен, а девочки Купп еще не тревожились о своем брате Поле. Они и не представляли, какая буря должна была вскоре разразиться над их головами.