И начнется у Микитки жизнь сказочная.

Снова оглянулся Брюс, уставился взором немигающим, ледяным, усмехнулся этак не по-доброму и сказал всего одно слово:

– Посмотрим.

А чего смотреть – и непонятно, Микитка свою правду знает, с тропы не соступит, есть у него цель в жизни...

Об этом только и думал, и чем больше, тем правильнее казалось ему все случившееся. И даже Егоркина смерть не вызывала ни горечи, ни печали. Кому он нужен, Егорка? Дядьке? Нюрке? Фимке? Дикие людишки, темные, им место в Микиткином прошлом, но не в будущем.

Однако же пока имело место настоящее, и мешок с котом, который продолжал вопить и ерзать, норовя выбраться, гудящая, нарядная, но смердючая Москва, Яков Брюс и Сухарева башня.

Она показалась издали, кокетливо кутаясь в белый туман, так, что сколь ни приглядывайся – не разберешь очертаний. Башня будто бы плыла, менялась, то выше становясь, тоньше, то расползаясь, точно баба после родов, тяжелея боками, раздаваясь телом. И цвет менялся, от светло-костяной белизны – до темно-серого, грязного.

Кот замолчал, а у Микитки холод по спине поплыл, точно гладит кто ледяною лапою. Остановился он, а Брюс уже во весь рот щерится.

– Что ж ты, Никита, сын Данилы, неужели испугался?

Нет, снизу-то башня нормальная, обыкновенная, если, конечно, этакую громадину можно обыкновенной назвать, а вот выше...

– Что видишь? – Рука Брюсова на плечо легла. – Рассказывай!

А голос такой, что ослушаться никак невозможно. Видит Микитка многое: тени видит, одни как люди, только дымные, темные, но не тяжелые, другие крылатые, страшные, сталью поблескивают, третьи и вовсе облачками тумана, из которых то лапа высунется, то крыло, то харя престрашная.

– Идем! – рявкнул Брюс. – Нету там ничего, а ты приболел, вот и мерещится... школа в башне, по указу Его императорского величества Петра I открыта, астрономии, навигации, математике и прочим полезным наукам обучают.

– Кого?

– Тех, кто за дело государево ратует и пользу Отечеству не только битием лба о пол принести желает. Есть рода знатного, боярского, есть купечьи дети,

есть и вовсе простые, но сметливые. Государь разумен, каждому по заслугам его.

Стало быть, и Микитку приняли бы? Отечества пользы ради? Ох не верится.

– Еще лаборатория моя, в которой и ты обитать станешь, если ко двору придешься. Только трусы мне не нужны.

А кто трус? Разве ж Микитка трусит? Ни в жизнь! Первым пойдет, пусть и бесятся тени... как знать, может, и вправду не существует их, может, видение одно, вот только впервые за долгое время захотелось крестик нательный на шею повесить.

Существует или нет, но с крестом оно всяко надежнее.

И снова Брюс на мысли ответил, слов не дожидаясь:

– В символах лишь тот смысл, каковой люди в них вкладывают. Святости в твоем кресте ровно столько, сколько в тебе самом.

Появление Пашки оставило Вадика равнодушным, как и путаное Ольгино объяснение. Она хотела кратенько, а вышло долго, будто бы оправдывалась. А она и вправду оправдывалась, ну видела же, что не верит, оттого и стрекотала, впихивая слово за словом, довод за доводом, пока Ксюха, толкнув в бок, одними губами не сказала:

– Пошли.

Наверху Ольга облегченно выдохнула, а Пашка поинтересовался:

– А это кто был? Ваш муж?

– Избави боже!

– Надсмотрщик. – Ксюха приложила палец к губам, прислушалась и, ничего не услышав, указала на одну из гостевых комнат. В ней первым делом проверила окна, чтоб не было открытых, и дверь на задвижку заперла.

– А... – открыл было рот Пашка, но, встретившись с сердитым взглядом, благоразумно замолк.

– Говорить шепотом и вообще... тут такое дело... короче, сначала ты рассказывай, потом мы.

Она села прямо на пол, и Ольга последовала ее примеру, только внутренний голос слабо возмутился, попытался возразить, что в ее-то почтенном возрасте подобные игры просто-напросто неприличны. Солидная женщина, серьезная, а туда же, в прятки.

Голосу Ольга велела заткнуться.

– Так что с купцом этим было? – Ксюха, поерзав, отодвинулась к диванчику, на который и оперлась спиной. – Отчего дом сгорел?

– Про дом – не знаю, про него информации мало вообще. Но про лекаря я поискал...

По знаку Ксюхи Пашка заговорил потише:

– ...про него инфы побольше будет. Короче, он, типа, не просто купец, ну, не торговал, с кем тут торговать-то? А алхимик! И еще колдун. И вообще с Яковом Брюсом на короткой ноге был.

– А это кто?

– Ну Ксюха, ты даешь! Про Брюса не слышала? Он же вообще фигура! Он при Петре... в общем, давай я тогда про него расскажу, а потом про Мэчгана?

– Как хочешь... умник.

На поддевку Пашка не прореагировал, судя по всему, его в данный момент гораздо больше занимало некоторое неудобство позы. Он то садился на корточки, то привставал, то припадал на одно колено, потом на другое – нескладное Пашкино тело протестовало против сидения на полу, а устроиться на оттоманке не хватало наглости. Наконец кое-как усевшись по-турецки – джинсы на коленках натянулись, локти растопырились в стороны, а спина угрожающе выгнулась, точно вот-вот переломится, – Пашка принялся излагать:

– Яков Брюс – тот еще тип, шотландец по происхождению и кровей, как некоторые думают, королевских, типа, предки его от Кромвеля сбежали. Знаешь, кто такой Кромвель?

– Слышала, – огрызнулась Ксюха.

– Ну, в четырнадцать лет Брюс свободно разговаривал на трех языках, знал математику и астрономию, в шестнадцать – записался в Потешные войска Петра, там и засветился, приглянулся царю. Карьеру сделал, уже в тридцать получил чин генерал-фельдцейхмейстера.

– Чего?

Ольга слушала молча, исполняясь все большим и большим уважением к нескладному Пашке.

– Того. Должность такая. Высокая очень. Жил Брюс в Москве, в Сухаревой башне, где основал школу математических и философских наук, а заодно и обсерваторию устроил. И лабораторию. А в этой лаборатории книга хранилась, которая некогда царю Соломону принадлежала...

Про Соломона, впрочем, как и про Кромвеля, Ольге известно. Ксюха, кажется, хотя бы слышала, во всяком случае, перебивать рассказчика вопросами не стала.

– А по книге этой любые клады земные найти можно и вообще все спрятанное, тайное.

– Сказки. – Ксюха с кряхтеньем выпростала одну ногу, потерла коленку. – Не бывает так.

– Не бывает, – согласился Пашка. – Только вот книгу эту Петр I у Брюса все выспрашивал, а потом и Екатерина I искала.