в воду. Осторожно, до конца не понимая, способствует выздоровлению или гибели. В ходе своих мытарств дезертир дёрнул рукой не так, как обычно, и почувствовал неладное. Альдред остановился, прижал руку к боку. Ему не показалось. Потом сделал то же самое второй. Точно.

— Это ещё что? — осёкся он.

Заглянул в одну подмышку. Во вторую. И тут же потерял дар речи. Он увидел с обеих сторон уплотнения, которых там не должно было быть.

Большие и гнойные, напоминавшие огромные фурункулы.

Кажется, Цанци называл их «бляшками».

«И какая эта форма чумы?» — озадачился Альдред. Тужился, лишь бы вспомнить.

Он же знал, знал! Ещё утром бы сказал, но сейчас почти всё, о чём говорил бродяга, вылетело у него из головы. Будь память сравнима с вазой, она была бы разбитой.

На тысячи бессвязных осколков.

Ужасаясь нежданному открытию, Флэй стал крутиться вокруг своей оси. Осматривать каждый уголок своего тела. Бляшки набухли не только в подмышках. Ещё пару он умудрился нащупать, когда проводил пальцами по шее. Их скрывал воротник, и только так брат Фульвио не уличил его во лжи.

— Что же мне делать? Что?.. — Альдред почувствовал себя совершенно потерянным.

А в том виде, в котором он стоял в купели, выглядел ещё и жалким сам для себя.

«Будь ты проклят, Ламбезис! За что мне всё это? За что?..» — тихо бормотал Флэй в уме, отчаянно пытаясь пережечь в себе истерику.

Как минимум, так было нечестно. Альдред покачал головой. Избранник Неназываемого глумился над ним со вкусом. Киаф, что помрёт от чумы, как и всякий другой смертный. Только посмотрите на него! Разве кто-то вроде него достоин воссоединиться со своим Богом?

Хоть сколько-нибудь разумного решения ему не пришло. У Флэя сдали нервы.

— Да пошёл ты… — прошипел Альдред, обращаясь к архонту. Как если бы тот его услышал и принял сказанное к сведению.

Раскрасневшись, как рак, от злости, ренегат стал входить в воду. Его тело укрыл пар, поднимавшийся над поверхностью купели. Дезертир опустился в воду по подбородок. Ощупывая бляшки, он чувствовал: если на них надавить хоть немного, те лопнут и исторгнут из себя гной. Быть может, это могло ему помочь.

Он разлёгся в купели, вытянув ноги. Стал ровно дышать. Поначалу Альдред испытывал те же приятные ощущения, что и во время любого другого похода на горячие источники. Его плоть, кости, кровь чувствовались иначе. Было хорошо. По-настоящему.

Быстренько умыл лицо. Промассировал голову пальцами, смывая всю грязь с седых волос. Как можно тщательнее. Остальным займётся сама терма.

Флэй закрыл глаза. Старался ни о чём не думать. У себя в голове он отверг Равновесный Мир. Саргузы. Мор. Культ. Инквизицию. Всё, что переплеталось в его персональную реальность. Есть только он, тепло — и ничего больше.

Минеральная вода его никогда не морила, так что Альдред ни за что бы не уснул в купели. Тем более, когда спектр его ощущений резко перевернулся с ног на голову. В местах, где образовались бляшки, пекло, будто приложили калёным железом. От боли Флэй дёрнулся, чуть привставая из купели.

Глаза округлились. Он не решался коснуться поражённых участков кожи до последнего. Наконец, ренегат себя пересилил. Дотронулся до шеи. Там, где еще не так давно зрела бляшка, теперь осталась только отмершая, распаренная кожа. Она прикрывала нижние слои, а местами — оголившуюся плоть. Альдред замер. Понял, почему стало так больно. Впрочем, все равно не установил, правильно ли сделал.

Во всяком случае, стало полегче. Будто бы жар и боль в лёгких отступили. О полном выздоровлении не могло идти и речи. Зараза имело свойство затихать порой. Как бы то ни было, Флэй выдохнул облегченно.

А потом весь Равновесный Мир снова обрушился ему на голову: дверь в баптистерий ни с того, ни с сего заскрипела…

Глава 19. Юстициар

День четвёртый, после полуночи

— Брат Веларди, что Вы?.. — начал было священник.

Конец вопроса застрял у него в горле. Сам он впал в ступор. И на то имелось несколько причин к ряду.

Для клирика будто перевернулся с ног на голову мир. Он и подумать не мог, что инквизитор, уважаемый в обществе элемент, залезет в купель, как в обычную терму. Его охватил когнитивный диссонанс: к такому жизнь его не готовила. Но это ещё ничего. Гость храма тут же подорвался из воды, выудив из секции в портупее метательный нож.

Ситуация, которую чужеземец не мог себе и вообразить. В месте, которое сокровенно для каждого праведника, стоит он — Фульвио — на прицеле у человека в неглиже. Да ещё и смертельно опасного! Для него. Что придавало обстоятельствам больший сюр, инквизитора своё положение нисколько не смущало.

Чужеземец больше напоминал статую. Ренегат чуть наклонил голову к плечу, буравя его взглядом. Губы скривились в пренебрежении, а глаза источали жестокий огонь. Дезертир держал нож за клинок. Фульвио был не дурак — понимал, если дёрнется, умрёт.

— Есть ещё кто-то с тобой? — строго и утробно осведомился Альдред.

Фульвио замялся, потупил взор, нервно мял пальцами рясу на уровне живота. Ничего человеческого и уж тем более мужского в нём не осталось. Он обратился хомяком, забившимся в угол, дрожащим перед гигантской пятернёй, которая вот-вот его схватит.

— Н-нет. Я один…

Ответ предателя устроил. Уголки губ с одной стороны приподнялись в ухмылке.

— Тогда заходи. Дверь за собой прикрой, — указал Флэй, будучи хозяином ситуации.

Церковнослужитель стал глух к реальности. Он поймал себя на стойком ощущении страха. Джино Веларди, каким тот себе его представлял, перестал существовать. Впредь это опасный, враждебный инквизитор, обезображенный катастрофой в Саргузах. Клирик не спешил, пытаясь предугадать, что последует за выполнением указаний.

Альдреду это начало надоедать. Холодным голосом он властно призвал:

— Делай, что говорят.

Иностранца будто ударили плетьми. Подавленный, он перешагнул через порог окончательно. Завёл руку за спину. Его пальцы ощупали потрескавшуюся от влаги крашеную ручку баптистерия. Он прикрыл дверь. Та скрипнула, оцарапав слух.

Ноздри Фульвио изогнулись. Воздух заходил ходуном, внутрь и наружу. Глаза метались. На пол. На одежду инквизитора. На меч. Под ноги. К потолку. Дезертир видел это и гулко бросил ему:

— Сюда смотри.

Тот осёкся. Куда? Фульвио пополз по фигуре инквизитора снизу-вверх, пока наконец-то не напал на леденящую блеклость его голубых глаз. Оттенок стал небывало белёсым. Взгляд же отдавал стеклом. Словно жизнь покидала Флэя бесповоротно. Чужестранец не понаслышке знал, о чём может говорить то, что он видел.

Его внимание привлекли куски отмершей кожи, сползшей на шею. Открытые розоватые участки плоти, оголившиеся, когда