Новое правительство вигов, находившееся теперь под покровительством самого короля, уже не представляло собой той радикальной политической силы, как прежде. Вполне естественно, что они поумерили свои антимонархические настроения, которые возникли во время «кризиса отвода» 1679 года, когда их мишенью был будущий Яков II. Теперь виги стали правящей партией и отстаивали интересы торговцев, купцов, лиц свободных профессий и городской аристократии, которая управляла финансовыми организациями страны. Но любой правящий класс в отсутствие последовательной оппозиции становится площадкой для проявления честолюбия, зависти и личного антагонизма. Всегда найдется тот, кто будет стремиться к неоспоримому превосходству.

И действительно, даже в рамках правящей партии вигов существовало множество разногласий и противоречий, из-за чего посол Франции заметил, что англичане вновь распяли бы Христа, если бы тот пришел править Англией. «Молодые» виги боролись со «старыми», «придворные» – против «деревенских», виги – сторонники парламентаризма были враждебно настроены к вигам-роялистам. В отсутствие убедительной и убежденной партии тори парламент становился бесполезным. Одного из членов партии тори, сэра Чарльза Седли, упрекнули в том, что он прогуливался по улице Мэлл[58] во время особенно жаркого спора. На это он ответил, что прекрасно знал, чем все закончится, и добавил: «Выступать в этой палате честному человеку, жаждущему улучшений, теперь все равно что добавлять каплю ароматной эссенции в ведро затхлой мочи в надежде устранить ее запах».

Впрочем, и самих вигов далеко не везде одобряли и принимали. Большая часть населения, в основном лишенная права голоса, относилась к Ганноверской династии совершенно равнодушно. Иоганн Филипп Гофман, австрийский резидент, проживавший в Англии, сообщает, что в 1715 году две трети населения выражали открытую враждебность к ганноверцам. Безусловно, это некоторое преувеличение. Тем не менее бунты на улицах Лондона были делом привычным, а нападения на диссентеров в традиционных местах их встреч продолжались с завидной регулярностью, словно мятежи в поддержку «высокой церкви» и Генри Сашеверелла никогда не прекращались. В очередную годовщину Реставрации в 1660 году перед памятником королевы Анны напротив собора Святого Павла собралась внушительная толпа с криками: «Долой Ганноверский дом!» и «Боже, храни короля Якова III!». За здоровье Старого претендента пили в трактирах и тавернах по всей стране. Вечером 28 мая, в день рождения короля Георга, у Лондонской фондовой биржи собралась толпа, вооруженная палками и дубинами, требовавшая «Высокую церковь и Ормонда!». На улице Чипсайд народ скандировал: «Нет ганноверцам! Нет пресвитерианскому парламенту!» В лондонском государственном архиве сохранилась запись об аресте гражданина, поставившего «50 гиней на то, что король не продержится на троне и года».

Протесты не имели революционного размаха, однако изрядно встряхнули новый кабинет вигов. Возник вопрос о том, обеспечивает ли новая власть верховенство закона. Именно этот животрепещущий вопрос лег в основу Акта о бунтах (Riot Act). Согласно этому закону, группа из двенадцати или более человек признавалась виновной в совершении тяжкого преступления, караемого смертной казнью, если не успевала разойтись в течение часа после соответствующего приказа. Любое должностное лицо, получившее санкцию суда, освобождалось от ответственности за какие бы то ни было действия в отношении мятежников. В периоды народных волнений, например беспорядков во время голода или безработицы, этот закон был как нельзя кстати. Его польза для властей была очевидной – неудивительно, что он просуществовал вплоть до 1967 года.

Впрочем, национальный ажиотаж несколько поутих, когда якобиты мобилизовали свои силы, организовав восстание на территории Великобритании. Этот инцидент вошел в историю под названием восстание «Пятнадцать». В начале сентября 1715 года граф Мар поднял якобитский флаг в Бреморе, графство Абердиншир. Сообщалось, что под якобитскими знаменами собралось порядка 10 000 человек. Узнав о народных волнениях, двор Якова решил воспользоваться ситуацией. Однако население в целом не проявляло особого рвения, активные действия предпринимало лишь деятельное и, вероятно, изрядно подвыпившее меньшинство, провозгласившее королем Джеймса Эдуарда Стюарта.

Известия о беспорядках спровоцировали панику в Лондоне, где новый король на новом троне отнюдь не чувствовал себя в безопасности. В полной мере применялся Акт о бунтах. Уличных торговцев, симпатизировавших тори и распространявших баллады и памфлеты соответствующего содержания, немедленно помещали в исправительные дома, а любой, кого подозревали в антигосударственных настроениях, рисковал быть наказанным или осмеянным.

К восстанию примкнули отряды из Ланкашира и Нортумберленда, по-прежнему в большинстве своем исповедовавшие католицизм, однако в ноябре эта несчастная горстка вояк потерпела поражение в битве при Престоне. Некоторых участников обвинили в государственной измене, а других сослали на каторжные работы в Америку. Графиня Купер писала в дневнике, что, когда основную часть преступников этапировали в Лондон, «толпа встречала их жестокими оскорблениями, размахивала у них перед носом грелками-жаровнями, наполненными углями, и извергала в их адрес тысячи проклятий, на некоторые из которых заключенные отвечали, не скупясь на крепкое словцо». Грелка-жаровня символизировала предполагаемую незаконнорожденность Старого претендента, которого, по словам многих, доставили в королевскую опочивальню именно в таком сосуде. В том же месяце граф Мар, возглавлявший более крупное войско якобитов в Шотландии, потерпел поражение в битве при Шерифмуре. С тревожным нетерпением он ждал приезда Стюарта, чтобы тот взял на себя контроль над сложившейся опасной ситуацией.

Коронация Джеймса Фрэнсиса Эдуарда, Якова III Английского и Якова VIII Шотландского, была запланирована на 23 января 1716 года в Скунском дворце, однако так сложились обстоятельства, что никто из участников не прибыл туда вовремя. В конце декабря Джеймс высадился у Питерхеда и отправился в сторону дворца. Разумеется, шпионы шли за ним по пятам, за перемещениями его армии внимательно следили. Осознавая всю опасность своего положения, 5 февраля Джеймс в сопровождении графа Мара сел на корабль в Монтрозе и пять дней спустя высадился на севере Франции.

Восстание изначально не имело шансов на успех. Французы, находившиеся под властью регента после смерти Людовика XIV, с которой прошел всего месяц, не имели возможности, да и особого желания собрать армию для поддержки Старого претендента. А в отсутствие иностранного содействия любое восстание внутри страны было обречено на провал. Тори, поддерживавшие якобитов (можно с уверенностью сказать, что их было меньшинство), не имели ни плана, ни лидера, ни оружия. С тем же успехом они могли поддерживать короля Бробдингнега[59]. Неприязнь к правительству вигов не привела к формированию активной оппозиции, а страх, что к власти придет король-католик, был настолько силен, что искренняя преданность старым порядкам рассеялась вмиг.