Потом большой диван у одной стены, у второй небольшой шкаф и телевизор, закреплённый на стене. Комната поменьше — кабинет. Стол с компьютером, кожаное коричневое кресло и стеллаж с книгами. Прохожу дальше в спальню. И тут меня не ждёт ничего интересного. Только кровать и шкаф. Всё. Слишком аскетично и, словно, не обжито.

Разочарованная отсутствием открытий и запрещёнки иду обратно на кухню. Складывается ощущение, что в квартире только спят, а не живут. Хотя в раковине есть пара немытых тарелок и кружка, но это на компромат не тянет. Мою посуду и смотрю, как ест Марс. Хороший мальчик, после себя не оставляет и крошки, а потом тоскливо смотрит на меня.

— Ну что? Твой хозяин не разрешил давать тебе больше. Инструкция, — машу телефоном, как будто это всё объясняет. — А давай ему позвоним?

Оправдываю свои действия тем, что это нужно не только мне, но и псу. Угу. Набираю Сергея.

— Да, Юленька — сонный голос раздаётся на всю квартиру.

— Привет, — мне неудобно, что звоню так поздно. — Я освободилась только сейчас, — отчитываюсь о кормлении, небольшой прогулке и своих переживаниях.

— Папа вас ждёт в любое время, но можно и завтра отвезти Марселя. Ты устала и малышке скоро ложиться спать. Я понимаю и не настаиваю. Только Марс не может спать один в квартире.

Глава 25

Спать он один не может, как же. Придётся. Ничего с ним не случится за одну ночь. С этими мыслями оставляю Марселя в квартире и иду укладывать ребёнка. Пёс бухтит и лает в закрытую дверь. Возможно, это жестоко, но забрать его к себе не могу. Не представляю, как с ним ночевать. Даже, если оставить его в прихожей, вдруг Милане приспичит ночью в туалет или попить воды. Она может испугаться.

Оправдание не очень, но успокаиваю себя, как могу.

— Как там Масик? — Деловито спрашивает моя непоседа, когда захожу домой.

— Всё в порядке, родная, ложится спать и нам тоже пора.

Пока малышка умывается, прислушиваюсь к звукам сверху. Тихо. Вот и славно. Переодеваюсь в домашнее и обновляю в приложении объявление о сдаче квартиры. После Алексея так и не смогла сдать её. Просмотров много и звонков хватает, только я теперь присматриваюсь к будущим жильцам пристальнее.

В последний раз смотреть квартиру приходила семья с тремя детьми. И не то, чтобы я была какой-то ханжой, но меня насторожило то, что они съезжают из соседнего подъезда. Бабулечки поговаривают, что из-за большого долга, а мне тоже нужны деньги и ждать по два — три месяца не могу. Да и не представляю, как они все разместятся в однушке.

Алексею я всё же вернула половину суммы и решила больше не брать трубку, когда звонит его бывшая жена. Он остался доволен и больше не тревожит. Она же попыталась со мной поскандалить и выяснить, что же там происходило, но я не воспитательница в детском саду и присматривать за жильцами в мои обязанности не входит. Пусть сами разбираются. Это их дело, не моё. Взрослые же люди. Осадок после них, конечно, остался.

— Глава четвёйтая, — напоминает Милана, целуя меня перед сном.

— Я помню, — крепко обнимаю свою малышку. — Укладывайся, — сама устраиваюсь на стуле и открываю книжку про девочку-детектива. — Всё? — Дочка кивает и укутывается в одеяло по самые ушки. — Бабушка была против щенка…

— У-у-у-у-у-у, — доносится протяжное сверху.

— Бабушка, — повторяю начало предложения. Наверху явно начинается переворот. Доносятся скрипящие звуки и что-то несколько раз падает, а потом наступает тишина. — Бабушка была против щенка: от него одно беспокойство и грязь, — Марс заливисто лает и подвывает на одной ноте. Жалобно так. Вздыхаю и прикрываю глаза. Надо просто подождать и он успокоится и уснёт. Продолжаю читать. Через пять минут Милана не выдерживает.

— Мам, ему там сташно, — округляет глаза. — Он же плачет.

— Ещё немного и перестанет, — уверяю малышку.

Но звуки не прекращаются. Пёс лает, что-то упорно таскает по полу и жалобно скулит.

— Мамуля, я тебя люблю, — ну сейчас начнётся.

— И я тебя, милая, — попробуй не ответь, начнёт рыдать и истерить. Наверху тем временем шум только нарастает.

— Да, что он там делает? Перестановку? — Возмущаюсь и получаю ответ воем.

Так не пойдёт. Если сейчас ещё всё спокойно, то через полчаса и соседи поднимут бунт.

— Пойдём вместе пьявеим, — предлагает маленькая подстрекательница. Она предлагала забрать собачку к нам и, похоже, это лучший вариант.

Вместе поднимаемся к бунтарю. Складывается ощущение, что он стоит у двери. Иначе почему так отчётливо слышен лай, гулким эхом прокатывающийся по лестничной площадке. Или мне так кажется из-за угрызений совести? Наученная горьким опытом открываю дверь не сразу, а только после того, как приготовилась ловить хулигана, но этого не требуется.

Марсель с упоением догрызает деревянную ножку стула на кухне. Устало тру рукой глаза. Можно это как-то развидеть? Может быть, я уже сплю, а беспокойный мозг подкидывает страшные картинки? Нет. Суровая реальность, в которой ни в чём не повинная табуретка осталась без ножки, вернее с хорошо обглоданной ножкой, и небольшие щепки разбросаны по всей кухне, никуда не девается.

— Марс, фу, — говорю ему тихо, но тот только ворчит и продолжает. — Марсель, — зову громче. Обиделся? Ну бред же!

— Масик! — Верещит за мной Милана и тут пёс встаёт и грациозно идёт к дочери. Утыкается носом в живот и скулит, явно жалуясь на меня нерадивую. — Хоёший. Темноты боишься? Я тоже, — приговаривает она, гладя собаку по голове, а тот продолжает жаловаться. — Пойдём со мной, я тебе одеялко дам.

Он, словно всё понимает, встает рядом с Милой и жалобно смотрит на меня, сплёвывая остатки дерева изо рта. Поганец!

— Хорошо-хорошо. Вы победили, но ты, — показываю на дочь, — спишь со мной. Малышка горестно вздыхает и соглашается. Она очень не любит спать не в своей кроватке. Большая же. Самостоятельная и важная. — Стойте тут, я соберу его вещи.

Пока ищу какой-нибудь пакет и складываю в него всё, что считаю нужным Мила продолжает болтать с псом.

— Мама у нас стогая, но это от большой любви. Она сильно, ну как там, пее… пее… боится за меня, вот. Мам, я тебя люблю, — она даже не смотрит на меня.

— И я тебя, солнышко, сильно люблю, — глажу её по голове и малышка с удовольствием щурится, а Марс снова ворчит. — И тебя, — обречённо вздыхаю и провожу ладонью по гладкой спине наглеца.

— Вот видишь, — щебечет ему в ухо. Миле он позволяет трогать уши и гладить себя по голове. Иногда, сам подставляется, чтобы она