тебе и отвечать. Раздевайся и ложись спать. Ты до сих пор ещё не протрезвела, любительница выпить.

Феня безропотно исполнила приказание и, поскулив ещё некоторое время уже под одеялом, заснула.

«А если я действительно прибила Северьяна насмерть? — подумала Валентина, расхаживая по комнате взад и вперёд. — Что, если он пока жив и нуждается в помощи? Лежит сейчас один посредине комнаты в луже крови и тихо умирает. Я должна что-то предпринять!»

Она посмотрела на спящую Феню, остановила взгляд на припухшей щеке, на запёкшейся крови под носом.

«Что за глупые мысли? — словно протрезвев, задала себе вопрос Валентина. — Сестра милосердия выискалась? Я ведь сама видела, как он пошевелился, когда закрывала дверь. И никакой крови на полу не было. Жив и здоров бугай-насильник, и моя кочерга для него, что для слона дробина. А получил он поделом, и, можно сказать, ещё легко отделался. За такие дела сажают в тюрьму».

Валентина выключила свет и подошла к окну. Сквозь стекла был виден край неба. Снег перестал валить ближе к вечеру, и ночь обещала быть ясной. На небе появились звёзды. Они переливались, сверкали и были очень яркими, будто их вымыли, прежде чем рассыпать по небосклону.

В комнате было темно и тихо, приятно пахло хвоей от большого букета пихтовых веток, которые девчата приносили с делянки ежедневно и ставили в вазу на столе. Валентина стояла и думала, что вот она сейчас попала, как птица в клетку. Может передвигаться по комнате, дышать, думать, размышлять о завтрашнем дне, но одновременно с этим была уже несвободной. Что-то невидимое и неосязаемое загнало её в замкнутое пространство. Она понимала, что находиться с такими ощущениями до утра не выдержит. Для неё нужна была ясность положения, в котором она очутилась.

Восстанавливая в памяти всё, что произошло, она не могла вспомнить того момента, когда ударила Северьяна. Это мгновенье не задержалось в голове, выпало из сознания напрочь. Сердце забилось учащённо, слегка закружилась голова, по телу леденящей волной пробежался холодок. Её почему-то потянуло на место происшествия.

Когда Валентина после мучительных терзаний уже взяла в руки телогрейку, чтобы направиться в комнату Плотникова, кто-то с силой дернул ручку двери из коридора, потом принялся отчаянно трясти. Дверной крючок, звеня металлом, заплясал в петле. Валентина замерла.

— Эй, какого чёрта заперлись? Вы что там, оглохли? — послышался требовательный голос Зинаиды. Язык её сильно заплетался. — Отворяйте сейчас же, не то мы с Любанькой высадим дверь!

Валентина с облегчением выдохнула, быстро подошла к двери, сдёрнула крючок с петли.

— Вы чего тут забаррикадировались? — пьяно улыбаясь, спросила Зинаида, проходя в комнату. За ней, пошатнувшись, вошла Люба.

— Мужики пьяные в коридоре шарахались, вот и закрылись от греха подальше, — соврала Валентина.

— Валечка, мужиков не надо бояться, они такими славными оказались, — осклабилась Люба. — Я даже целовалась с одним из них. Он такой потешный, этот Василий. Жаль, танцы сорвались.

— А что, Северьян не принёс разве патефон? — с замиранием сердца поинтересовалась Валентина.

— Он его разбил вдребезги, когда с крыльца свалился, — усмехнулась Зинаида. — Такую шишку себе на лбу набил — мама не горюй! Даже Тамара Петровна его пожалела, зелёнкой лоб разукрасила.

— Жив, значит, остался наш заступник, — почему-то ничуть не обрадовавшись, промолвила Валентина, а про себя подумала: «И здесь ужом вывернулся. Вот ведь хлюст какой».

— Фенька вырубилась что ли? — поинтересовалась Люба, кивнув головой на нары.

— Отдыхает наша Феня. Она тоже с крыльца свалилась, вместе с Плотниковым.

— Не повезло девке в очередной раз, — сочувственно высказалась Зинаида. — Как выпьет, зараза, так с ней обязательно что-то происходит. Какого чёрта она попёрлась пьяная с Северьяном? Он бы и один сходил.

— Пить меньше надо, — строго сказала Валентина. — Тогда и крыльцо не будет шатким, и зелёнка не пригодится.

Она больше не стала слушать пьяную болтовню женщин и улеглась на нары. Отворачиваясь к стене от света лампы, сказала требовательно:

— Вы тут долго не шарахайтесь, гасите свет и ложитесь спать. Работу на завтра никто не отменял.

Зина и Люба почесали пьяные языки ещё некоторое время и, наконец, угомонились. В тёмной комнате установилась тишина, и было отчётливо слышно, как тикают настенные часы-ходики.

Тайна Нинки Кувалды

Нинка Кувалдина работала бригадиром по ремонту путей. Она была высокого роста, не по-женски плечиста, носила кирзовые сапоги сорок второго размера, и другой обуви, казалось, не признавала. Мужчины, работающие на станции, прозвали Нинку «мужиком в юбке» и откровенно побаивались её.

Если кто-то из них оказывался в числе нарушителей и осмеливался при этом вступать с Нинкой в пререкания, она моментально сжимала пальцы в кулак и угрожающе подносила эту весомую конфигурацию к носу провинившегося мужика. Тот испуганно пятился от неё, а Нинка, не останавливаясь, продолжала наступать и шипела, как ядовитая змея, выговаривая при этом совсем нелестные слова.

Делалось это для того, чтобы держать мужиков «в узде». Так Нинка понимала роль бригадира в ремонтной бригаде.

Общежитие для неё было родным домом. В одной комнате с ней проживало ещё трое девчат. Жили дружно, делились между собой всеми печалями и радостями. Если возникали мелкие разногласия, судьёй каждый раз выступала Нинка Кувалдина. Между собой они звали её просто Кувалдой и подчинялись беспрекословно.

Шла война, работа заполняла всё жизненное пространство девчат, отнимая у них ту часть жизни, которая при других обстоятельствах тратилась бы ими на развлечения.

Свободные часы хотя и редко, но, всё-таки, выпадали, и тогда девчата устремлялись в клуб железнодорожников. Либо в кино, либо на танцы. Они долго прихорашивались, по очереди подходя к зеркалу, критически осматривали друг дружку, стряхивали с одежды невидимые пылинки и только после этого все вместе отправлялись в клуб. Ни усталость, ни полупустой желудок не являлись препятствием на их пути. Молодость брала своё.

Нинка Кувалдина ходить на танцы не любила, хотя при своей тучной внешности и угловатости вальсировала на удивление легко и непринуждённо. Порой на неё что-то находило, и она категорически отказывалась идти в клуб. Иногда такой фортель она выкидывала даже на полпути к клубу. Шла, шла, а потом молча разворачивалась и возвращалась обратно. Что являлось причиной такого решения, девчата долго не могли понять, списывая такие выходки на капризный характер.

Как бы они не убеждали, что танцы — это единственная отдушина для молодёжи, Нинка была непреклонной и до возвращения подруг коротала время в полном одиночестве.

О причине резкой переменчивости настроения Кувалдиной однажды догадалась одна из подруг — Василиса.

Девчата собирались на танцы и, как обычно, вертелись перед зеркалом. Вернее, перед зеркалом