разве после письма Брунхильды ошибешься? Кавалер молчал и ничего не отвечал мужику. Господа офицеры сразу заметили такую перемену, веселье и шутки стихли, они тоже становились серьезны. От предпраздничного настроения и следа в зале не осталось. А мужик на пороге так и ждал распоряжений. И тогда госпожа Ланге, что была тут, показывала офицерам шарфы и раздавала им ленты для их сержантов, произнесла:

– Дурень, в следующий раз запоминай имена господ, что просятся.

– Так я это… – начал оправдываться мужик.

– Ладно, раз не запомнил, так безымянных зови, – распорядилась Бригитт, видя, что кавалер опять молчит.

– Кавалер, следует ли оставить вас? – спросил за всех офицеров Карл Брюнхвальд.

– Да, господа, – согласился Волков. – Думаю, что лучше вам уйти.

Офицеры стали подниматься, гремя мечами, брать шляпы со столов. А тут госпожа Ланге и говорит:

– А что же господам уходить? Я уже и обед велела на всех готовить. Каплуна велела забить, клецки уже трут. Господин мой, пусть господа офицеры остаются. Дело разве ж тайное у вас?

И говорила она это так уверенно и так громко, словно не приглашала их к столу, не оставляла их на обед, как радушная домоправительница, а отдавала приказы, как уважаемый командир. Брюнхвальд, Рене, Роха, Бертье и Джентиле замерли. Люди, которые всю свою жизнь провели в войнах, мужи, что видели сотни и даже тысячи смертей, сами битые, колотые и рубленые бессчетно, замерли от слов молодой бабенки, что и госпожой дома не является.

Ничуть не смущаясь этим удивленным замешательством мужчин, Бригитт сама стала быстро собирать ленты, шарфы и материю со стола, приговаривая при этом:

– Что же вы встали, господа, садитесь, садитесь. Я велю сейчас еще вина нести. – Ловко и споро она тут же убрала стол и крикнула в кухню: – Мария, Стефания, вина еще господам и стаканы новым гостям несите.

Господа офицеры в нерешительности стали снова занимать свои стулья, а Волков смотрел на ловкую и смелую Бригитт, смотрел хмуро, но ничего против не говорил. Он хотел было вылезти из-за стола и пойти в прихожую встречать гостей, но и тут медноволосая красавица взяла все в свои цепкие ручки.

– Господин мой, сидите, я пойду встречу гостей.

И опять Волков промолчал, вставать не стал, остался в кресле. Встал кавалер, только когда четыре господина вошли в залу и стали кланяться. Волков и господа офицеры тоже кланялись, началась церемония знакомства. Двоих господ Волков не раз видел в замке графа. Одним из них был молодой заносчивый фон Хугген, хлыщ из свиты молодого графа. Вторым был фон Эдель, седеющий господин, вечный спутник графа старого. Двоих других Волков не помнил. Оба молодые и нахальные настолько, что у Волкова стала закрадываться мысль, что они приехали сюда, чтобы затеять ссору.

– Прошу вас к столу, господа, думаю, вы устали с дороги. Или, может, поставить вам кресла к камину? – как можно более радушно произнес кавалер.

– Нет нужды, – отвечал холодно фон Хугген. – И рассиживаться у нас нет времени.

Он умышленно не поблагодарил Волкова за предложение, эту грубость заметили все.

– Да, желаем мы до темноты быть в замке графа, – уже более миролюбиво продолжал фон Эдель.

«Ну что ж, не хотите быть вежливыми, так и я с вами не буду».

– А я тогда сяду, – сказал Волков, улыбаясь и усаживаясь в кресло. – Вы уж простите меня, но врач мой велел мне сидеть, дабы не вызывать в ноге судорог.

Это прибывшим господам совсем не понравилось: они останутся стоять, а он пред ними будет сидеть, словно сеньор. Господа стали переглядываться и кривить губы, но кавалеру на то было плевать, сами начали.

– Так что же вас привело ко мне, господа? – спросил он, беря стакан с вином, что подала ему Бригитт.

– Привел нас сюда печальный случай, что приключился в земле вашей недавно с добрым господином фон Шаубергом.

– Ах вот оно что! Тот самый случай, что произошел с добрым господином Шаубергом, значит… – Волков сделал вид, что удивлен. – И что же вас в этом деле удивило: то, что он ехал к моей жене, или то, что он до нее не доехал?

– Говорят, что тот поединок был нечестным! – Фон Хугген заявил это с заносчивостью, как оскорбление кинул.

– И кто это говорит? – неожиданно для всех захрипел Игнасио Роха. Он стоял руки в боки, широко расставив ногу и деревяшку. Черная борода вперед, взгляд недобрый. Не дождавшись ответа, он продолжал: – Вы там были, добрые господа?

– Мы там не были, – ответил фон Эдель опять вежливо, видно, хотел смягчить тон беседы. – Но уважаемые люди, что присутствовали там, говорят, что поединок был нечестный.

– Ваш Шауберг не хотел драться и хотел уехать, и кавалер обещал вашему Шаубергу, что если тот поедет прочь, то выстрелит ему в спину, – вот и вся нечестность. А в остальном они дрались как положено мужчинам, – заявил Роха.

– Прекрасно, – вдруг оживился фон Эдель. – Все это нужно будет вам, кавалер, рассказать на дворянском собрании у графа в замке Малендорф.

– И когда же? – Волков опять изображает удивление.

– Завтра, вас ждут в замке завтра, – сказал посланник графа.

– Завтра? – еще больше удивился кавалер.

– Завтра, завтра, – настойчиво повторил фон Хугген. – И прошу вас, господин Эшбахт, не пренебрегать желанием благородного собрания видеть вас.

– Я бы и не осмелился, – заявил Волков с почтительностью, – но, видно, вы, господа, о том не знаете, что я уже многие дни веду войну с грубыми соседями своими. И у меня, к сожалению, нет никакой возможности покинуть владения свои.

– Даже на один день? – не верил фон Хугген.

– Даже на один час, – отвечал кавалер. – Добрый мой господин, поверьте, по всем границам держу людей и жду вторжения в пределы мои во всякий возможный час.

– Так вы не поедете в дворянское собрание? – радостно и зло спросил фон Хугген. – Пренебрегаете волей всех благородных людей графства?

– Ни в коей мере, наоборот, прошу быть все собрание ко мне, чтобы раз и навсегда разъяснить дело о поединке и положить конец всем разговорам.

– Это возмутительно! – воскликнул фон Хугген. – Не было еще такого в нашей земле, чтобы подозреваемый в нечестности отказывался быть на собрании.

– Я просто не могу покинуть свои пределы на радость горцам, пока их лагерь стоит в миле от реки, – твердо отрезал кавалер. – Но, если господам будет угодно, завтра в полдень я могу быть на границе своих владений и владений графа.

– Мы передадим это благородному собранию и лично его сиятельству, – заверил фон Эдель разочарованно и безо всякого участия в голосе, а только из вежливости.

А фон Хугген и вовсе только фыркнул, словно