уже так слаба, что не может сопротивляться) и сидят рядом, пока ее дыхание не замедляется.

– Очевидно, – говорит Полли позже, когда Индия не слышит, – ей нужен индивидуальный уход. Психиатрическая интенсивная терапия. Проблема в том, что психиатрическое отделение у нас не принимает детей, проходящих курс химиотерапии, а отделение интенсивной терапии не оборудовано для ребенка с проблемами психического здоровья. Мы обсудили все варианты госпитализации, но на сотни миль не оказалось ни одной свободной кровати, по крайней мере в ближайшие семьдесят два часа. Что же нам делать?

– Уж извините за такую проблему, – кричит Индия, – за мой рак!

Она кричит все громче и громче. Мимо проходит маленькая лысая девочка, толкая капельницу. Медсестра поторапливает ее. Но в этот момент она очень медленно поворачивает голову, ее глаза широко раскрыты. Я не удивлена. Я тоже чувствую страх. На Индию тяжело смотреть. Ее тело – это карта боли: у нее есть шрамы, порезы и синяки, а теперь еще и огромная шишка на голове. Но гораздо труднее видеть всю боль в глубине ее глаз.

Приемный опекун Индии – женщина по имени Эвелин – говорит, что у нее есть «двое других, к которым ей нужно вернуться», жалуется социальному работнику больницы, что больше не может справляться с Индией.

– Всю свою жизнь она провела в разных условиях: в других приемных семьях, в домах-интернатах, в психиатрических больницах. Она даже вернулась к биологической семье на несколько месяцев, и тогда все стало совсем плохо.

Она выглядит усталой, и ее лицо окаменело. Она слишком много видела.

– Некоторым детям нельзя помочь, – продолжает она. – Детские психические заболевания – чума нашего времени. Но поскольку мы не можем их вылечить, притворяемся, что их нет.

Я узнала, что Индия ела собственную рвоту, когда в возрасте двух лет ее нашли социальные работники. Ее родители употребляли героин, и в конечном счете квартира стала притоном, где, более чем вероятно, имело место сексуальное, физическое и эмоциональное насилие.

– Она пыталась сжечь мой дом, – говорит Эвелин, пожимая плечами. – Когда она впервые попала ко мне в 12 лет, она уже побывала в четырех других приемных семьях. Либо я, либо детский дом.

– Вы оставили ее? После этого? Вам не страшно, что она сделает это снова?

Эвелин снова пожимает плечами, но смотрит на Индию.

– Сомневаюсь, что она сделает это снова. Она не повторяется и любит меня удивлять.

Я смотрю на Эвелин, понимая, что она любит Индию. Как ни трудно любить девочку, у нее получается.

– Я не знаю, как ты это делаешь, – честно признаюсь я. – А еще и лейкоз. Это слишком жестоко. Невероятно.

Но Эвелин фыркает.

– Лейкоз – это наименьшая из ее проблем, – говорит она.

И я понимаю, что она имеет в виду.

– В схеме ее жизни рак – это ухаб на дороге. Если ты отпилишь себе руку, ты забудешь о своем раке, по крайней мере на время.

Сначала я ошибочно подумала, что Эвелин немного безразлична к Индии. Но я вижу, что она мудрая, любящая и жесткая одновременно. Такая мама и нужна Индии.

– Как вы думаете, ее когда-нибудь снова удочерят?

– Без шансов. Некоторые дети просто не могут жить в семье. Проблема в том, что пока они не попытаются жить в семье, никто этого не узнает.

– Никто не может мне помочь, – говорит Индия. И она не плачет, а смотрит на меня с такой тоской, что это мне приходится сдерживать слезы.

– Теперь ты готова? – спрашивает ее Полли.

Индия не кивает, но и не качает головой в отрицании. Может быть, так и надо. Я замечаю, что Эвелин не пытается утешить Индию, но, когда мы добираемся до процедурного кабинета, она садится рядом с ней, пока Полли чистит катетер. Они не говорят. Но Эвелин достает из сумочки немного лака для ногтей, и Индия протягивает руку, не глядя на нее.

Один за другим Эвелин красит ногти Индии в темно-синий. Она делает это с большой концентрацией, в полной тишине. Затем дует на них, долго, даже после того, как они явно высохли. Нежно. Затем она напевает песню. Индия смотрит прямо на Эвелин своими грустными глазами, и между ними мелькает что-то прекрасное. Я вижу решимость на лице Эвелин. Смелость заботиться.

Конечно, даже в стабильной, заботливой и любящей биологической семье у детей могут быть ужасные психические заболевания. Число таких детей и подростков постоянно растет. Ни один родитель не может гарантировать, что их ребенок не перенесет психотравму и не погибнет из-за этого, какими бы предупредительными они ни были.

* * *

Оливии было всего 6 лет, когда она перестала завтракать. Учителя начальной школы забили тревогу, когда девочка начала регулярно падать в обмороки: ее направили к школьной медсестре, одной на несколько школ. Они заметили, что Оливия выбрасывает бутерброды, а на переменах бегает, но не так, как другие дети. Вместо того, чтобы играть с одноклассниками, девочка бегает кругами. Ее родителей вызывают в школу, но они не слишком обеспокоены: в конце концов, какой шестилетний ребенок не бегает и не придирается к еде?

Однако Оливия сильно потеряла в весе. Школьная медсестра говорит родителям, что хотела бы направить девочку в группу CAMHS: Службу охраны психического здоровья детей и подростков, которая работает с любым ребенком или подростком, нуждающемся в эмоциональной или психической поддержке. Здоровье Оливии ухудшается, пока ее имя стоит в длинном списке ожидания: ее колени становятся самой широкой частью ног, а плечо можно спокойно обхватить двумя пальцами. Когда ей исполняется 7 лет, ее экстренно госпитализируют: девочка серьезно больна. Размеры ее головы непропорционально велики, а кожа полупрозрачно-бледная, с сине-зелеными извивающимися венами. Глаза Оливии тусклые. И хотя она очень вялая, продолжает двигаться, не в силах оставаться на месте, ее ноги постоянно куда-то идут. Оливию начало тошнить при приеме любой пищи, и она пьет воду в таких количествах, что ее живот выпячивается из-под вогнутой груди. Она выглядит для меня как голодающий ребенок. Она и есть голодающий ребенок.

В отделении, где я сейчас работаю, много детей, которые были направлены CAMHS и признаны нуждающимися в стационарном лечении. Пациенты поступают с проблемами психического здоровья, начиная от соматических расстройств и заканчивая психозом и нарушением пищевого поведения. Оливия несколько месяцев ждала оценки CAMHS, но сейчас она слишком нездорова, чтобы разговаривать или получать терапию дома.

Девочку доставили в больницу на машине скорой помощи, у нее случился приступ. Ей установили назогастральный зонд и назначили постельный режим, чтобы сохранить то немногое, что от нее осталось. Уровень глюкозы в крови опасно низок, персонал