Пушкин скучал в Петербурге. Привязанный ко двору (пусть и не слишком обременительными обязанностями), опутанный долгами, он ощущал всей душой, что прежней — необходимой для творчества — свободы у него уже нет. Ему оставалось только мечтать в письме 11 июня: «Кабы Заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили и московским калачом. Жил бы себе барином»[73]. Жену он предостерегает (20 апреля): «В деревне не читай скверных книг дединой библиотеки, не марай себе воображения»[74]. По-видимому, Пушкин все же втайне рассчитывал и на денежную помощь со стороны родственников: «Сейчас приносили мне корректуру… Я прочел, что Пугачев поручил Хлопуше грабеж заводов. Поручаю тебе грабеж Заводов — слышишь ли, моя Хло-Пуш-кина? Ограбь Заводы и возвращайся с добычею»[75]. Но вместо денег жена привезла в Петербург сестер. Отныне семья поэта увеличилась двумя свояченицами, ранее влачившими одинокую жизнь в деревне.

21 августа Пушкин приехал в Полотняный Завод. Он нашел свое семейство живущими не в главном, а в так называемом Красном доме — отдельном строении в парке, стоящем на берегу пруда. Красный дом был просторен; в нем было 14 комнат. Кроме того, он находился вдалеке от фабрик, и поэту здесь явно было уютнее. Как и в Яропольце, Пушкин прежде всего заинтересовался усадебной библиотекой. Его постоянно видели с ворохом книг, которые он переносил в свои апартаменты. Сохранился любопытный документ пребывания поэта в усадьбе, а именно рукописный на четырех страницах «Реестр книгам у А. С. Пушкина». В реестре значатся 69 книг и 23 рукописи (причем и произведения самого поэта). По-видимому, это и было то, что Пушкин отобрал для себя в Полотняном Заводе и что переехало с ним в Петербург.

Отныне Пушкина с Полотняным Заводом связывали только деловые отношения. Он чрезвычайно нуждался в бумаге для своих издательских предприятий. Жена поэта выступала посредницей во взаимоотношениях мужа и брата. В ее письмах последнему не раз встречаются просьбы о присылке бумаги. Д. Н. Гончаров всегда охотно откликался на них, и бумага поступала Пушкину в срок.

После гибели поэта молодая вдова (ей было всего 25 лет) почти на два года уединилась в Полотняном Заводе. Летом 1837 года ее посетили здесь друзья Пушкина — В. А. Жуковский и П. В. Нащокин. Почти десять дней прожил в Полотняном Заводе и отец поэта С. Л. Пушкин. Но трагическая нелепость ситуации состояла в том, что Гончаровы были связанными родственными узами не только с Пушкиным, но и с Дантесом. Кроме того, после смерти тещи в 1848 году он — расчетливый француз — стал требовать долю наследства для своих детей от Е. Н. Гончаровой (она сама умерла в 1844 году). В конце концов по суду Д. Н. Гончаров был вынужден выплатить Дантесу то, что последний настойчиво домогался. Надо сказать, что если Гончаровы беднели, то Дантес, наоборот, богател. При Наполеоне III он сделал блестящую политическую карьеру, став сенатором 2-й империи. Кроме того, он, используя свое положение, без конца занимался финансовыми махинациями; его имя постоянно мелькало в числе учредителей коммерческих банков, директоров промышленных и железнодорожных компаний, страховых обществ. Понятно, что Гончаровым не с руки было порывать отношения с влиятельным, пусть и не особенно желанным, иностранным родственником. Именно этим объясняется появление в Полотняном Заводе большого фотографического портрета Дантеса, который он прислал в 1859 году. Одетый с иголочки джентльмен с тростью стоит в небрежной позе на ступенях лестницы. В этом холеном буржуа с трудом можно узнать бедного офицера, некогда приехавшего в Россию «на ловлю счастья и чинов».

Остафьево находится «в семи верстах от уездного города Подольска Московской губернии, недалеко от старой калужской дороги» (так сказано в одном из старых путеводителей). На культурной карте России эта усадьба по праву занимает место рядом с Ясной Поляной: здесь была написана первая великая книга новой русской литературы — «История государства Российского» Н. М. Карамзина.

В XIX веке Остафьево принадлежало последовательно трем Вяземским — отцу, сыну и внуку, каждый из которых является ярким представителем своего времени. Самый знаменитый из них — средний — Петр Андреевич Вяземский — блестящий поэт пушкинской плеяды. Именно при нем Остафьево приобрело свою славу Русского Парнаса. Но создателем художественного ансамбля усадьбы был его отец — князь Андрей Иванович Вяземский. Он же дал первоначальный импульс богатой умственной жизни Остафьева. Ясно и без пояснений, что в самом духе усадьбы, как в зеркале, отражается личность ее владельца; характер ее определяется его интересами, тем дружеским кругом, который он сюда привлек.

Жизненный путь князя Андрея Ивановича Вяземского до некоторой степени напоминает перипетии карьеры старика Болконского из «Войны и мира» Л. Н. Толстого. Начав с военной службы, он поднялся до чина генерал-поручика, участвовал в турецкой кампании, но лавров не снискал; затем служил по гражданской части — нижегородским и пензенским наместником, но тоже неудачно. «Он хотел в Пензе создать Лондон»[76], — едко заметил один из современников. Выйдя в отставку, князь Андрей Иванович безвыездно поселился в Москве. Блестяще образованный, остроумный и горячий, он стал звездой первой величины на московском общественном горизонте. Уже во второй половине XIX века Петр Андреевич Вяземский вспоминает о своем отце: «…гостеприимный собиратель Московской земли; в течение многих лет дом его был сборным местом всех именитостей умственных, всех любезностей обоего пола. Сам он слыл упорным, но выносливым спорщиком: старый и сильный диалектик, словно вышедший из Афинской школы, он любил словесные поединки и отличался в них своею ловкостью и изящностью движений»[77]. Умственные интересы Вяземского-старшего определялись французскими энциклопедистами. Он ежегодно выписывал из Франции большие партии книг, прежде всего исторических и философских. Его библиотека была одной из самых больших в Москве. Недаром в памяти сына он запечатлелся целые дни сидящим с книгою в большом, обитом зеленым сафьяном кресле у камина. Мальчик не знал фамусовской Москвы; для него существовала другая — «образованная, умственною и нравственною жизнью жившая Москва».

Приобретение Остафьева связано с женитьбой стареющего князя Вяземского на ирландке Евгении О’Рейли, которую он встретил во время одного из своих заграничных вояжей, увез от мужа в Россию и с большими трудами добился для нее развода. Мезальянс рассорил его с родственниками. В пику им князь Андрей Иванович продал наследственное имение Удино под Дмитровом и купил Остафьево. Не терпевший праздности, он сразу же энергично приступил к переустройству усадьбы. Есть все основания предполагать, что ему удалось привлечь одного из крупнейших архитекторов того времени Старова. Хотя документально это не подтверждается, но остафьевский палаццо несет на себе характерные черты художественного почерка знаменитого мастера. На авторство Старова также указывает кубическая форма флигелей со скошенными углами и низкими, в один этаж, портиками.