– Что? Как это подпортила?

Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась «отыграть» тему:

– Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли, обиделся?

Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене:

– Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята все – сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.

Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.

– Мама! Я же как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!

– Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?

Бзынь!

«Влипла подруга. А ситуация-то такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них – оружие, у нее – власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности… и слово-то такое им неизвестно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом – тоже наука».

– Тетя Настена, она же не знала, что они…

– Должна была понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она такая сильная да умелая!

Бзынь!

– Мама!

Бзынь!

Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:

– Настя, будет тебе, мозги выбьешь!

– Было б что выбивать…

«Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!»

– Тетя Настена, можно сказать?

– Что еще?

– Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну вот мама у них у всех крестная, так, может быть, можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…

– Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? – Настена сердито глянула на дочь. – Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к отрокам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают, что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку, забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…

– Настя, – подала голос Татьяна, – я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.

– Михайла, – Настена обернулась к Мишке, – сколько их у тебя всего?

– Четверо.

– А тот, что в село приехал?

– Мамин племянник, Петькой зовут.

– Мотю я бы взяла, – уже помягчевшим голосом проговорила Настена. – Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой, – Настена кивнула на Юльку, – полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.

– Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!

– И этот? – Кивок в сторону Мишки.

– А…

– То-то же!

Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела все хорошие врачи.

– Мама, – Мишка просительно глянул на мать, – Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне…

– Видела я, правильно говоришь, сынок.

Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:

– Значит, мне – двоих. Как их звать-то?

– Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?

– Сам еще детей хотел, вот и будет ему… – Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.

– Тетя Настена, – снова обратился Мишка к лекарке, – а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, – а с остальными как?

– Ну говори уж, говори, вижу же, что придумал.

– У Нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали…

– Аня, парень-то у тебя… А? – Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула – в фургон сунулся Чиф, которому, видимо, надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.

– Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!

Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.

– Фу! Чиф, перестань! – Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.

– Фролушка… Отец бы, покойник, порадовался…

«У каждой свое горе, а ребят берут, не задумываясь. А ТАМ в роддомах бросают. Семью с пятью детьми днем с огнем не найдешь».

Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам:

– Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.

– И тебе на добром слове благодарствуем, – ответила за всех Настена. – Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.

«Вот как: дурные, вонючие, грязные. Слышали бы ребята, они-то все за чистую монету приняли, а она силы пробовала… стерва. Впрочем, и Мотька с Роськой, стервецы, от наезда на Луку удовольствие получали. Тоже силы пробовали. Конечно, половое созревание уже на подходе, но ведь дети еще. А может, все правильно? Это ТАМ социальная зрелость наступает гораздо позже физиологической, а ЗДЕСЬ… запросто может быть, что и наоборот. Меньше живут, быстрее взрослеют. Только же сегодня по краю все прошли, и ни у одного ни истерики, ни комплексов всяких. Ну Юльке Настена мозги вправит, а моим кто? Настена, правда, пообещала, но этого мало, мужская рука нужна. Пожалуй, только дед».

Чиф снова, подпрыгнув, умудрился лизнуть Мишку в нос, почему-то вспомнилось:

Ты по-собачьи дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей,

И, никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

– Минька, подожди! – Из фургона выскочила все время молча сидевшая в уголке Анька-младшая. – Минька, а правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?

Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.