Пение птиц, а когда он поднял глаза, то увидел синее небо. Он увидел бамбук, шуршавший на ветру, и увидел забор, за которым играли дети. И в то же время он всё ещё держал в руке бессильную руку жены. Как странно, думал он, ветер такой сухой и горячий, словно прилетел из пустыни. Он увидел темноволосого курчавого мальчика, и эти тёмные курчавые волосы были похожи на волосы Райбис, до того как она их потеряла, до того как из-за хемотерапии они все повыпадали и отправились в мусорный бак.

Где это я? – думал он. В школе?

Суетливый, многословный мистер Плаудет рассказывал ему бессмысленные истории, каким-то боком касавшиеся финансовых нужд школы, школьных проблем, а его не интересовали школьные проблемы, его интересовал сын. Его интересовала травма, причинённая мозгу сына, он хотел узнать о ней побольше, хотел знать о ней всё.

– Вот чего я совсем не понимаю, – говорил Плаудет, – так это почему вас продержали в криостате целых десять лет. Ну что такое селезёнка? Пересадка селезёнки давно уже стала зауряднейшей операцией, за такое время можно было сто раз подобрать подходящий материал…

– А какое полушарие травмировано? – прервал его Херб Ашер.

– Все медкарты у мистера Тейта, но я схожу к нашему компьютеру и попрошу сделать распечатку. Мне кажется, Манни вас слегка побаивается, но это, наверное, из-за того, что он впервые увидел своего отца.

– Вы сходите за распечаткой, – предложил Ашер, – а я пока побуду здесь, с ним. Мне хочется узнать об этой травме как можно больше.

– Херб, – сказала Райбис.

Вздрогнув, он осознал, где находится – на борту корабля XR4, принадлежащего компании «Юнайтед Спейсуэйс» и следующего прямым рейсом от Фомальгаута в Солнечную систему. Через два часа на борт корабля поднимется первая группа иммиграционного контроля и начнётся предварительная проверка.

– Херб, – прошептала Райбис, – я сейчас видела своего сына.

– В школе, – кивнул Херб Ашер. – В школе, куда он пойдёт.

– Вряд ли я до этого доживу, – сказала Райбис. – У меня было такое ощущение… И он там был, и ты там был, и этот плюгавый, похожий на крысу, который всё время молол языком, а вот меня нигде не было. А я ведь смотрела и смотрела, старалась увидеть. Эта история непременно меня убьёт, но она не сможет убить моего сына. Ведь так же он и сказал, помнишь? Ях сказал, что я буду жить в своём сыне, так что сама-то я, наверное, умру. Это в смысле, что это тело умрёт, а его удастся спасти. Ты же присутствовал, когда Ях это сказал? Я уже и не помню. Это был Сад, правда ведь? Бамбук. Я видела, как ветер его качает. Ветер говорил со мной, это было похоже на голоса.

– Да, – сказал Херб Ашер.

– Они уходили в пустыню на сорок дней и ночей. Илия, а потом Иисус. Элиас? – Она посмотрела на Элиаса. – Ты питался акридами и диким мёдом и призывал людей к покаянию. Ты сказал королю Ахаву, что в годы сей не будет ни росы, ни дождя, разве только по твоему слову, что так повелел Господь.

Её глаза устало закрылись.

А ведь она и вправду очень больна, сказал себе Херб Ашер. Но я видел её сына. Прекрасный и диковатый, и что-то ещё. Застенчивый. И очень человеческий, истинный сын человеческий. А может, всё это только у меня в мозгу, примерещилось. Может быть, клемы совсем запутали наши органы чувств, так что мы видим и переживаем то, чего нет в действительности. Не буду об этом и думать, подумал он, всё равно ничего непонятно.

Что-то такое, связанное со временем. Похоже, он умеет управлять временем. Сейчас я здесь, на корабле, а потом я вдруг в саду, с этим ребёнком и другими детьми, с её ребёнком, и прошли уже долгие годы. И что же такое настоящее время? – спросил он себя. Я на этом корабле – или тогда, в моём куполе, до того как я встретил Райбис – или потом, когда она давно как умерла и Эммануил ходит в школу? Я пробыл в криогенном анабиозе долгие годы. Это как-то связано – или никак не связано – с моей селезёнкой. Так они что, стреляли в меня? Райбис умерла от болезни, а вот от чего умер я? И что стало – или станет – с Элиасом?

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал, наклонившись к Хербу, Элиас, а затем отвёл его в сторону, подальше от Райбис и других пассажиров. – Мы не должны упоминать Яха, с этого момента мы будем говорить «Иегова». Это слово появилось, если можно так выразиться, в 1530 году. Ты же прекрасно понимаешь ситуацию. Иммиграционные власти будут прослушивать наши мысли при помощи психотронной аппаратуры, но Иегова постарается напустить туману, чтобы они ничего, или почти ничего, не узнали. Но вот тут, к сожалению, нет полной уверенности. По мере приближения к Солнечной системе власть Иеговы быстро убывает, вскоре мы окажемся в зоне Велиала.

– Ясно, – кивнул Ашер.

– Да ты и сам всё это знаешь.

– И это, и многое другое.

Конечно же он знал, знал от Элиаса и от Райбис, и из того, что рассказывал ему Иегова, по большей части во сне, в ярких видениях. Иегова много занимался их обучением, и они уже знали, как себя вести.

– Он с нами, – сказал Элиас, – и он может обращаться к нам из её чрева. Но всегда остаётся возможность, что новейшие сканирующие устройства что-нибудь уловят. Поэтому он будет общаться с нами крайне редко. – Он помолчал секунду и добавил: – Если вообще будет.

– У меня появился забавный вопрос, – заметил Херб Ашер. – Что подумают эти чиновники, если их аппаратура перехватит мысли Бога?

– Что подумают? – пожал плечами Элиас. – Да они просто ничего не поймут. Мне ли не знать земные власти. Я общался с ними четыре тысячи лет, в самых разных странах и ситуациях. В самых разных войнах. Я был с графом Эгмонтом, когда Голландия сражалась за независимость в тридцатилетней войне, я присутствовал при его казни. Я знал Бетховена… хотя, пожалуй, «знал» не совсем то слово.

– Ты был Бетховеном, – понял Херб Ашер.

– Часть моей души вернулась на Землю и пребывала в нём, – уточнил Элиас.

Часть вульгарная и яростная, подумал Ашер. Страстно приверженная делу свободы. Рука об руку со своим другом Гете они вдохнули новую жизнь в немецкий век просвещения.

– А кем ты был ещё? – спросил он Элиаса.

– Многими и многими известными в истории людьми.

– Том Пэйн?

– Мы задумали и организовали американскую революцию, – сказал Элиас. – Мы, небольшая группа. Мы были Друзьями Бога в далёком прошлом и розенкрейцерами в 1615-м… Я был Якобом Бёме, но такого ты, наверное, не знаешь. Моя душа не захватывает человека полностью, это не инкарнация. Некоторая часть моей души возвращается на Землю, чтобы соединиться с человеком, которого избрал Бог. И я всегда на Земле, ведь такие люди есть всегда. Одним из них был Мартин Бубер, упокой Господь его благородную душу. Обаятельный, на удивление беззлобный человек. Арабы возлагали цветы на его могилу, даже они, арабы, его любили. – Элиас помолчал. – Некоторые из людей, в которых я вселялся, были лучше меня. Но у меня было своё преимущество: способность возвращаться. Бог даровал её мне, чтобы… ну, в общем, во благо Израиля. Малая толика бессмертия для дражайших для него людей. Ты знаешь, Херб, ведь евреи не были первыми, кому Господь предложил Тору, он по очереди предлагал её всем народам мира, и все, кроме евреев, под тем или иным предлогом отказались. Тора говорит «Не убий», а они не хотели жить с этим запретом, они хотели, чтобы религия была отдельна от морали, чтобы она не сковывала их желания. В конце концов Господь предложил Тору евреям, и те её приняли.