Лейтенант и сам солдатской работы не чурался: копал будь здоров! Толковый мужик: дело знает и людей бережет. А со схроном перестарался: устроил его в лесу, за полкилометра от позиций. Если вдруг понадобится НЗ — пока добежишь, пока груженый вернешься…

Вчера судьба толсто намекнула лейтенанту, что он не прав.

Фосфором москали гатили по окраине городка километрах в трех. Но один снаряд ушел не в ту степь, то есть, прямиком в лес. Огненный дождь был по-своему красив, напоминая праздничный фейерверк, только ну его к бесу, такой праздник! Позиции, слава богу, не накрыло, а вот лес занялся. Лейтенант аж зубами скрипнул: вспомнил про схрон. Выяснить, рванул БК или нет, не довелось — по взводу принялся работать миномет, пришлось нырять в блиндажи.

Вот к утру Гармаш и пошел.

* * *

Поле испещрили оспины воронок. Прямой путь превратился в пьяную синусоиду. Туман висел над землей пластом мутного киселя — видимость терялась за пять метров. Это хорошо, думал Гармаш. С тепляками у москалей проблемы, снайперов и дронов можно не опасаться.

И все равно, приятель, шевели ногами.

Берцы вздымали облачка седого пепла, в горле першило от гари. Сырой лес выгорел неравномерно, пятнами. Наверное, с дрона он походил на шкуру леопарда. Вот посреди пятна торчит черный ствол с обломками веток. Вот зеленеет, как ни в чем не бывало, молодой дубок; и трава под ним целехонька. В лесу туман расслоился, плыл меж деревьев лохматыми прядями, неприятно напоминая космы грязных волос.

Куда теперь? Правее? Левее?

Заросли орешника. Груда головешек. Замшелый пень смахивает на голову лешего. Стоп. Пень — ориентир. Три шага вправо, два вперед — здравствуй, схрон! Гармаш нащупал под дерном край крышки — двери от разбитого сарая — и с натугой приподнял. На полиэтилене под крышкой скопилась влага. Он подпер крышку плечом, слил воду в сторону, заглянул в схрон. Все цело: ящики с гранатами и выстрелами к РПГ-7, цинки с патронами. Вернув полиэтилен на место, Гармаш опустил крышку, поправил дерн, разровнял.

Порядок. Можно возвращаться.

Скрипнуло рядом, чуть ли не вплотную. Гармаш метнулся в сторону, на бегу щелкая предохранителем автомата, присел за пнем. Осторожно выглянул, повел стволом… Скрипит? Да, скрипит. Словно дверь открывают.

Откуда в лесу двери? Разве что крышка схрона.

Может, дерево? Рассохлось, треснуло — и скрипит от ветра? Есть ветер? Нет ветра. Лес словно замер, настороженно прислушиваясь. Ага, снова скрип. В нем явственно звучали жалобные нотки.

Гармаш до рези в глазах вглядывался в прицел — ничего, никого.

Это не скрип, понял он. Это скулёж. А вот и шевелится кто-то под корягой, в трех шагах от случайного укрытия. Ёж? Нет, не ёж. Просто шерсть слиплась, сделавшись похожа на ежиные иглы. Комок мокрой шерсти шевельнулся, на Гармаша уставились два блестящих глаза, меж которых торчал нос-пуговка.

Щенок.

— Потерялся, бедолага?

Из шерсти выпросталось острое ухо, демонстрируя розовое нутро, покрытое нежным пушком. Гармаш подошел, присел на корточки:

— Как же тебя угораздило?

Явилось второе ухо.

— Мамка твоя где? Или хозяин?

Щенок жалобно заскулил. Как можно было спутать скулёж с дверным механическим скрипом? Кусты, наверное. Деревья, туман. Искажение звука.

— И что мне с тобой делать?

Гармаш подхватил щенка под брюхо. Ишь ты, тяжелый: килограмма три. По виду и не скажешь: кроха крохой, шерсти больше, чем мяса. Щенок был холодный, мокрый, его била мелкая дрожь. Когда беднягу подняли, щенок отчаянно засучил толстыми лапами. Но едва Гармаш сунул его за пазуху — успокоился, пригрелся, уснул.

Обратно Гармаш успел вовремя: туман над полем уже редел. Горизонт на востоке очертила тонкая розовая линия — и стала быстро разрастаться, набухая алой кровью восхода.

* * *

По возвращении щенок был начисто отмыт и насухо вытерт. Сейчас он дрых без задних лап в дальнем углу блиндажа под нарами. Гармаш соорудил питомцу подстилку в два слоя, постелив поверх каремата старую разгрузку.

Не обошлось и без неприятных сюрпризов. На боку щенка обнаружился фосфорный ожог; хорошо хоть, загноиться не успел. Про повязку забудь, предупредил санитар Неделько: сдерет. У меня мазь есть, с обезболом: волонтеры подогнали. Намажем — заживет как на собаке.

И подмигнул: шутка, значит.

К каше щенок долго примеривался. Ходил вокруг миски кругами, нюхал, фыркал, отходил, возвращался.

— Ешь, дурашка! — уговаривал Гармаш. — Вкусно, с мясом!

При слове «мясо» щенок навострил уши.

— С мясом, честно! С тушенкой. Ешь, а то сдохнешь!

Щенок вздохнул, скосил на Гармаша глаз, уверился, что тот не отстанет, и принялся чавкать.

Когда первые лучи упали на позиции, щенок шарахнулся от солнечного света, как черт от ладана, и забился в самый темный угол блиндажа. Это да, вздохнул Гармаш. После пожара и ожога он еще долго будет света бояться.

Боевой кот Запал, любимец солдат, сунулся в блиндаж и зашипел кублом потревоженных змей. Выгнул спину, задрал хвост трубой и рванул прочь — только его и видели.

— Чего это он? — изумился пулемётчик Лёха Пьяных.

— Про кошку с собакой знаешь?

— Чтобы Запал от сопливого кутенка драпанул? — усомнился Пьяных.

Тут и объявился лейтенант Кащук. Про схрон Гармаш командиру доложил, а про щенка промолчал. Но слухи в окопах быстро разносятся.

— Давай, показывай свою находку.

Гармаш ждал снаружи. Пара минут, и лейтенант выбрался из блиндажа.

— Ты что, дурак? Волчонка из лесу притащил!

— Да какой он волчонок?! Щенок…

— Овчарка? Дворняга?

— Я в собаках не разбираюсь.

— Как по мне, натуральный волчонок.

— Он трехцветный. Волки ж, вроде, серые?

— Ну, не знаю. Ты присматривай за ним, понял! А то возьмет, волчара, и кому-нибудь задницу оттяпает!

Гармаш не понял, шутит командир или говорит всерьез.

— Я его воспитывать буду!

— Ага, воспитывай, — хмыкнул лейтенант. — В третьем батальоне боец кабанчика приручил. Дикого или одичалого, не знаю. Служит, целоваться лезет, хрюкает по команде.

— Кабанчик?! — не поверил Гармаш.

— Ну не боец же! Чем мы хуже? Старайся, будете в цирке выступать.

И ушел на НП.

* * *

Собак Гармаш никогда не держал. Как воспитывать щенка, он не знал, да и времени на дрессировку не было: служба, война. Враг в пятистах метрах, месяц позиционных боёв. Дежурства, секреты, наряды, минирование подходов, чистка оружия, обустройство запасных позиций — лейтенант Кащук был верен себе. Под его руководством взвод все основательней закапывался в землю.

Тем не менее, Гармаш выкраивал хоть четверть часа для питомца.

— Как ты, а? Скучал без меня?

Да, отвечал щенок взглядом. Скучал. Где ты ходишь?

— Извини, служба. Пойду в ночной караул — возьму тебя с собой.

Ага, как же, не верил щенок. Врешь, небось.

— Честно, возьму! Ты жди, скоро моя очередь…

Младший сержант Гармаш подозревал, что собак воспитывают как-то иначе. Собирался поглядеть в интернете, да руки не доходили.

Первые трое суток щенок отлеживался под нарами. Спал, ел и снова спал. В блиндаже не гадил, но где и когда он справляет свои собачьи нужды, оставалось загадкой. Как ни заглянешь — он на каремате дрыхнет. Каша с мясом? Порцию съедал без особого удовольствия, потому что надо.

Примерно с тем же чувством Гармаш рыл окопы.

На четвертое утро ожог зажил и даже оброс новой шерстью. Крутая мазь, не соврал Неделько.

— Молодцом,