— Мика — это что? Кличка? — спросил сотрудник уголовного розыска.

Алексей Николаевич помялся и подтвердил:

— Да… Пожалуй, кличка.

* * *

Для начала Мику в милиции отлупили.

А потом стали спрашивать — где шматье, кому сдал, как зовут барыгу и был ли подельник?

Мика от всего отказывался. Даже от того, что ранним утром прыгал из окна второго этажа.

Тогда его отлупили еще раз.

Потом Мике показали запись доноса двух молоденьких актеров — М. Семенова и Г. Оноприенко, которые собственноглазно видели, как М. Поляков, микрофонщик звукоцеха ЦОКСа, прыгал из окна второго этажа гостиницы «Дом Советов» с большим свертком в руках.

В запарке следователю не пришло в голову прояснить ситуацию до конца — почему М. Поляков, обокрав комнату А. Н. Ольшевского, находившуюся на первом этаже, прыгал из окна второго этажа, расположенного совершенно с другой стороны дома — со стороны волейбольной площадки и хоздвора с мусорными баками. И что в этот момент делали там свидетели М. Семенов и Г. Оноприенко, наблюдавшие Микин прыжок ранним утром, в то время когда, по утверждению виновницы торжества, на котором и пребывали свидетели, все гости разошлись уже к трем часам ночи…

Донос Маратика и Генки наполовину сломал Микину волю, и он признался в том, что действительно прыгал в указанное время из окна второго этажа гостиницы. А сверток был маленьким и состоял из его собственных брюк, рубашки-бобочки с короткими рукавами и вот этих сандалий. Они у него единственные. И все. А вот откуда, вернее, от кого он прыгал — этого он не скажет никогда в жизни. Пусть его хоть расстреляют!

Расстреливать Мику не стали, но отлупили и в третий раз.

Били но ногам, по ребрам, по почкам. Чтобы не оставлять видимых следов.

Отлупили и бросили в камеру.

В камере было четверо: опухший от пьянства безногий инвалид войны с орденом Славы третьей степени и медалью «За отвагу»; второй — рыночный торговец фальшивой анашой, которого «сдали» свои же. Не за торговлю наркотиками, а за «обман покупателей»… Третий — сорокалетний придурок — притворялся контуженным и орал на всю камеру, что он «сифилитик», и если кто-нибудь попытается ему что-нибудь сделать, он просто харкнет тому в морду, а потом поглядит, как у того «враз нос провалится»!

Четвертый — чистенький, стройненький паренек из блатных, лет девятнадцати, в модненькой тельняшечке, в коротеньком приталенном пиджачке и военно-морских брючатах со «стрелками». Брючишки были аккуратненько заправлены в тонкие, дорогие хромовые сапожки, опущенные гармошечкой, сверху окаймленные вывернутым белым лайковым «поднарядом».

Паренек сидел на нарах под решетчатым окошком, покуривал «Казбек» и читал толстую книгу.

Как только Мику вбросили в камеру, так сразу же рыночный продавец плана и «сифилитик» молча и очень серьезно — будто делают важную и ответственную работу — стали стаскивать с лежащего на полу Мики двухцветную курточку — «самопал», которую отец купил ему на барахолке с первой же своей получки в механическом цехе.

У Мики не было сил сопротивляться. Боль в пояснице становилась нестерпимой, мочевой пузырь чуть не лопался, и Мика очень боялся, что описается, потеряв сознание…

— Вы, псы вонючие! Отскечь от малолетки, гниды, — вдруг услышал Мика спокойный голос паренька в хромовых сапожках. — Кому сказано, бараны?

— Тебе-то что, Лаврик? — удивился торговец фальшивой анашой.

Но «сифилитик» был более агрессивен:

— Что, блатняк, может, порежешь?!

— Могу и порезать, — нехорошо ухмыльнулся паренек. Он отложил книжку на нары, и в его руке неизвестно откуда и непонятно как вдруг появился сверкающий своим грозным великолепием настоящий финский нож.

Оба грабителя тут же отпрянули от Мики.

— То-то, бляди! Перетрухали, суки тыловые? — прохрипел безногий с орденом Славы и медалью «За отвагу». — Вшивота бздливая. Так их, Лаврик! Отрежь им ихние яйцы к свиньям собачьим…

— Сами сдохнут, сявки неученые.

Лаврик засунул нож за голенище сапога и подошел к Мике:

— Вставай, пацан. Айда на нары. Тебе прилечь надо.

Он поднял Мику с пола, попытался повести к нарам, но тот прошептал:

— Поссать бы где…

— Об что вопрос? Вот параша.

Он подвел Мику к горшку без сиденья. Мика с трудом расстегнул штаны, натужился со стоном. Моча не шла.

— О, чччерт… Что же это? — сгорая от стыда, прошептал Мика.

Лаврик крепко держал его сзади под мышки. Сказал рассудительно, со знанием дела:

— По почкам херачили. Отекло у тебя там все. Не трухай, расслабься. Постой немного — само пойдет.

— А жопу ты ему тоже будешь газеткой вытирать? — злобно закричал «сифилитик».

— Надо будет — вытру. А тебя, сучару подзаборную, заставлю эту газетку схавать. Ты какую больше любишь — «Казахстанскую правду» или «Известия»?

Но тут из Мики полилась кровавая моча. Он застонал.

— Я же говорил — по почкам, мусора вшивые, метелили, — покачал головой Лаврик.

* * *

Ночью, когда все уже спали, Лаврик тихо говорил Мике:

— Я не следак мусорной. Я — вор. Мне тут все ясно, как на барабане. В хату залепили скок те двое ваших кинщиков. И шматье помыли они же. А когда ныкали его на вашем заднем дворе, где-нибудь в ямке за забором, тут ты из окошка от своей пацанки и сквозанул! Родители заявились, что ли?…

Мика промолчал.

— Не колешься — твое дело. Уважаю. А дальше эти двое паскуд тебя увидели и стукнули. И ксивоту на тебя накарябали. А следаку шматье до фени. Он его и искать не будет. Ему твоя сознанка нужна с подписухой. Вот они тебя и пиздили, как мартышку. Тем более что ты уже в Каскелене чалился. А это как наколка — не сотрешь, не смоешь. Тебя отмазать некому?

Мика вспомнил папиного старого приятеля — всемогущего Большого артиста — и сказал:

— Нет. Некому.

— Ничего. Твое дело — чистяк. Если выдержишь и сам на себя варежку не раззявишь, через неделю по воле ходить будешь, — закончил Лаврик и вместо подушки положил под голову свою толстую книжку.

— Что за книжка? — спросил Мика.

— «Дон Кихот Ламанчецкий», — уже сонным голосом ответил Лаврик. — Такой принципиальный кент был — офонареть можно!..

… И снились Мике Полякову странные, дивные сны…

Ну совсем небольшой и чудесный островок в синем-синем океане!..

Под босыми ногами очень мягкий и теплый песок…

Ласковая волна накатывает на берег тихо шипящей пеной…

Высоко в небе плывут пальмовые кроны на длинных, тонких, волосатых стволах…