Роза-Фруметл попыталась его утешить.

— Уж с внуками-то тебе повезло, — сказала она.

— Тоже скажешь — повезло! Ни на что не годны! Такие же, как их родители! — Мешулам перешел на крик: — Эти модные школы превратили моих внучек в шикс, всех до одной! А мальчишки? Олухи, один глупей другого! Лишь бы получить на Хануку деньги — больше их ничего не интересует. Одни подарки в голове! С той минуты, как они выходят из хедера, с учебой покончено!

— Ты можешь все это изменить, Мешулам, — сказала Роза-Фруметл. — У тебя есть власть. Ты вправе их заставить.

— Глупости говоришь! Какая у меня власть? Я всего лишь старик, восьмидесятилетний еврей. Скоро помру, а они будут делить мной нажитое. Они ждут не дождутся моей смерти, уверяю тебя. Налетят, как саранча, и сметут все, что под руку попадется.

— А раз так, тебе следует принять меры предосторожности, Мешулам, — со вздохом, вполголоса сказала Роза-Фруметл.

— Когда над тобой два метра земли, меры предосторожности не примешь. Но пока я жив, хозяин — я, слышишь?! — взревел он. — Я еще жив, и я хозяин!

— Об этом я тебе и говорю, Мешулам.

— Адаса выйдет замуж до конца зимы. Это решено. Что бы они там ни говорили. А что с твоей дочерью? — Он понизил голос: — Чего она тут сидит? Сколько ей уже? Тридцать?

— Что ты, Мешулам! Ей еще нет двадцати четырех — могу метрику показать! Пусть Тот, чье имя я не достойна упоминать всуе, пошлет ей хорошего человека.

— Господь — не шадхан. Зайнвл Сроцкер бывает у нее, но говорить с ним она отказывается. Тоже мне — аристократка! Дерет нос!

— Ты уж прости, Мешулам, но моя Аделе родом из лучшей семьи, чем Адаса.

— Чего стоят эти ваши хорошие семьи! Хорошие, плохие — все там будем. Я дам за ней приданое, только пусть уж наконец найдет себе кого-то! Не хочу, чтоб по моему дому слонялись старые девы.

Тут Мешулам вдруг понял, что ему не заснуть. Он решил встать и пойти в библиотеку; там был у него диван, где он долежит до утра. Однако ноги у него отяжелели, голова болела, во рту стоял горький привкус. Разрозненные мысли не давали покоя. Ему хотелось чихнуть и зевнуть одновременно. Ночной колпак свалился с головы. Он спустил ноги с кровати и всунул их в домашние туфли.

— Куда это ты собрался? — забеспокоилась Роза-Фруметл.

— Не волнуйся, не убегу. Спи.

Он плеснул, как предписывал ритуал, из кувшина водой на пальцы, натянул халат и нетвердыми шагами вышел из спальни. В коридоре было так темно, что дверей в библиотеку было не видно. Он вытянул руку, нащупал дверную ручку, повернул ее — и оказался в комнате Аделе. Девушка сидела на кровати в голубом халате и плюшевых шлепанцах и читала. Мешулам сделал шаг назад.

— О, это ты! Ошибка вышла! Извини.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Не бойся. Я шел в библиотеку и ошибся дверью. Чего ты не спишь? Что это ты так поздно читаешь?

— Книгу.

— Какую еще книгу? Может, у тебя спички есть? Хочу зажечь свет в библиотеке.

— Минуту. — И Аделе с книгой в одной руке и с лампой в другой вышла вместе со стариком в коридор. По стене скользнула его тень: длинный нос, острая, клинышком, бородка. Они вошли в библиотеку, и Аделе зажгла свет.

— Может, дать вам чая? — спросила она.

— Нет, нет. Скажи-ка, что это ты читаешь?

— Сведенборга.

— Кто это? Первый раз слышу.

— Шведский мистик. Описывает рай и геенну.

— Идиотизм! Такое и в наших книгах прочесть можно. И потом, что, днем времени читать нет? — спросил он и метнул на нее любопытный взгляд из-под кустистых бровей.

— Мне не спалось.

— С чего бы это? Что тебя волнует?

— Сама не знаю.

— Послушай, что я тебе скажу. Девушка ты и впрямь толковая, образованная. Но тебе не хватает жизненного опыта. Из книг его не позаимствуешь. Они тебя только в тоску вгонят. Девушка в твоем возрасте — невеста, тебе замуж пора.

— Это не от меня зависит.

— А от кого? Зайнвл Сроцкер предлагал ведь тебе несколько приличных партий.

— Простите, но такой способ выйти замуж меня не устраивает.

— Отчего же?

— Не хочу, чтобы меня сватали.

— Значит, если я правильно понимаю, ты хочешь по любви замуж выйти?

— Если повезет и я встречу человека, который мне понравится…

— Вздор! Так можно и до старости прождать и никого не найти. А может, тебе приглянулся тот юнец, что переписывает рукопись твоего отца?

— Он из потомственных раввинов… культурен… умен. Попади он в хорошие руки, он смог бы…

— Смог бы что? Стать нищим учителем иврита, да?! Нищим в лохмотьях?! Насколько мне известно, он безбожник, гой. Говорят, он вскружил голову Адасе.

— Тут он не виноват. У нее на его счет какие-то свои планы. Он ей не подходит, да и она ему тоже.

— И слава Богу! И я того же мнения. Иди сюда, садись ко мне на диван. Да не бойся ты… я ведь старик…

— Спасибо.

— Адаса выйдет замуж за Фишла. Нюня уже дал согласие, со временем согласится и Даша. Свадьбу сыграем еще до Пейсаха — это я беру на себя. Ну а ты делай то, что сочтешь нужным. Я отложу для тебя две тысячи рублей, да и в завещании про тебя не забуду. Но послушайся моего совета: выходи за коммерсанта. Эти многообещающие гении ни на что не годны — ходят в дырявых башмаках.

— Посмотрим. Мне важно, чтобы я испытывала к человеку симпатию. Иначе…

— Ладно, ладно. И не читай по ночам. Это что-то новое: любознательные юные девицы, которым все надо знать. А что будешь делать, когда состаришься? А, ну да, к тому времени мир перевернется.

— Нелегко жить, когда не понимаешь, что происходит на свете.

— Думаешь, если будешь понимать, жизнь легче станет? Вряд ли. Да и после смерти это не поможет. Человеку придется давать отчет. Ладно, ступай. И передай юному гению, пусть зайдет ко мне в контору. Переговорить с ним хочу.

— Только, пожалуйста, не ругайте его. Он очень гордый.

— Ты за него не бойся. Я его не съем. Говорю же тебе, в тихом омуте черти водятся.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Поверь, самое лучшее — жить простой жизнью. Чтобы никаких вопросов, никакой философии, чтобы не надо было ломать себе голову. В Германии был один философ, так он до того нафилософствовался, что траву есть стал.

Старик снял с полки книгу и начал было ее читать, но цвет букв словно бы стал меняться — сначала буквы были зеленые, потом золотые. Строчки прыгали перед глазами, а потом страница показалась ему и вовсе пустой. Он закрыл глаза. В книге, которую он держал в руках, толковались законы, связанные со смертью и скорбью. Он взял со стола очки, нацепил их на нос и стал читать: