Спуск забирал последние силы. Путники падали и подолгу лежали на снегу, но потом вставали и шли опять. Чем ближе они подбирались к долине реки, тем меньше становились сугробы. Вскоре стланик сменили чахлые лиственницы, кое-где попадались ели. Неожиданно снег кончился, под ногами застучали камни, началась мокрая каменная осыпь. Эта почва уходила из-под ног, сползала по склону, заставляла людей падать. Пришлось где задом, где на четвереньках осторожно скатываться к подножью. Только приспособились, начались курумы с громадными валунами. Кое-где пришлось ползти, пока не попали на очередную осыпь.

Иван с Сенькиным смастерили носилки из жердей и на них переложили раненых. У одного из них, Лемковича, были сломаны ребра и, по-видимому, пострадал позвоночник. Временами этот человек терял сознание и постоянно бредил. Второму, Васильеву, тряска тоже была противопоказана. Кроме перелома обеих ног и руки он получил серьёзное сотрясение мозга. Не легче приходилось и тем, кто их нёс. Больше всех досталось Ивану. Поначалу казалось немыслимым нести носилки со сломанной рукой, но деваться было некуда, и он влез в упряжку. Правой рукой Иван держал одну ручку носилок, вторую – привязал к висевшему на шее ремню. При каждом резком движении пронизывало всё тело, от нестерпимой боли бросало в жар. Через каждые пятьдесят шагов все, как по команде, останавливались и, поставив носилки, от изнёможения падали на камни.

Вечерело, на горы опускалась ночь. Снизу потянуло холодом.

– Ещё чуть-чуть – и мы останавливаемся на ночёвку, – подбадривал всех пилот. – Потерпите, – говорил он обессиленным раненым.

В первый день прошли немного, зато спустились в крутой распадок, по которому протекал горный ручей. Измотанные, еле державшиеся на ногах, все как по команде упали возле ключа и стали жадно пить. Вода казалась такой вкусной, какой они не пили никогда. Никакая ключевая или даже минеральная не шла в сравнение с этой, утолившей нестерпимую жажду. От холода у Ивана заныли зубы, но он всё набирал полные горсти и пил, а Свиридов окунул голову в ручей и, когда не хватало воздуха, с шумом выныривал. После «водопоя» сразу захотелось есть.

Первый раз за последние дни разожгли большой костёр. Пламя устремилось ввысь, освещая стоянку и притихших людей. Как только согрелись, Сенькин повесил над огнём котелок. В ожидании ужина стали сушить одежду, время от времени отодвигая её от лизавшего пламени. В просветах туч сияли звёзды, бесконечное множество ярких точек светилось по всему небосводу, создавая сказочную картину, при взгляде на которую хотелось мечтать о вечном.

Главной надеждой на спасение от голода стали макароны, оказавшиеся в чьём-то багаже. Но они, как весенний снег, таяли прямо на глазах. Наломав лапника, люди легли под открытым небом. Ночью ветер сменил направление, пошёл моросящий дождь. Иван встал, раскочегарил костёр и до рассвета просидел возле огня.

* * *

На третий день пути подошли к крутому хребту. Впереди стояли горы, через которые предстояло перевалить. К перевалу вела звериная тропа, петлявшая вдоль шумного ручья, который скатывался сверху, куда они шли. Снизу стало видно, что ручей раздваивается на два рукава. Иван повёл по перемычке, где оказался более пологий склон. С каждым шагом носилки с ранеными казались намного тяжелее, чем были вначале, а временами даже неподъёмными. У Лемковича поднялся жар, от боли он стонал и всё время бредил. Васильев как мог крепился, но чувствовалось, его покидают последние силы и вот-вот он потеряет сознание и провалится в бездну.

Шли тяжело и очень медленно. Теперь путники останавливались и отдыхали через каждые десять-пятнадцать шагов. Внизу бежал ручей, вдали синели горы, а впереди стояла неприступная стена. Набегавший ветерок охлаждал разгорячённые тела, приносил терпкий запах багульника, зеленевшего в узких ложбинках. Вскоре лес стал редеть, впереди показалась вершина горы, между которой лежал путь через хребет. Остановились передохнуть, и тут майор отказался вставать.

– Всё, я дальше не пойду, – запротестовал Синицын. – Сил моих больше нет.

Казалось, никто не заставит его подняться, но, отлежавшись, он поборол себя и, встав на четвереньки, с трудом оторвался от земли. Шаг за шагом они продолжили подъём. Где ползком, где на корточках взяли крутой перевал и оказались на седловине, заросшей кустами ерника и редкими лиственницы. Будто по чьей-то команде, погасло солнце, опустились тревожные сумерки. Сразу стало холодно. Из-за гор выплыл серебряный месяц, зажглись на небе звёзды.

На следующий день спустились в долину какого-то безымянного ручья, впадавшего в Бурхалу. Погода выправилась, на небе появились просветы, сквозь тёмные тучи выглянуло солнце. Впереди стоял могучий лес. Пожелтевшие лиственницы уже не казались такими мрачными и безликими, а лохматые ели, обвитые длинными космами, выглядели сказочными красавицами, собравшимися под венец. Повсюду блестели разноцветные капли воды. Вместе с появлением солнца на душе полегчало.

– Товарищи, сегодня лётная погода, – сказал Сенькин. – Это значит, должен вылететь спасательный борт, и нас будут искать.

Слушая его, Иван думал, каким же образом их могут спасти.

«Самолёт приземлиться не сможет, парашютистов не сбросит. А если даже и получится, то какой от них толк? Значит, нам ничем не помогут. Хотя нет, – вдруг дошло до его сознания, – лётчики могут сбросить продукты и лекарства. Вот если бы был геликоптер, тогда бы нас точно спасли. Говорят, в Америке уже есть такие аппараты».

Несколько раз шум ручья и порывы ветра Иван принимал за гул самолёта, а когда тот показался, не поверил своим глазам и ушам. Самолёт летел в стороне от их маршрута и, не доходя высокой горы, развернулся и полетел в обратном направлении. Потом он снова прошёл в стороне от них. Долетев до места катастрофы, Ли-2 сделал два круга и, качнув крыльями, повернул назад.

– Ну, всё, товарищи, они нашли наш разбившийся самолёт и, по-видимому, посчитали, что все погибли, – расстроившись, сказал Сенькин. – С воздуха увидели только обломки, наши следы, конечно, занесло снегом. Обидно, что так получилось! – На его глазах выступили слёзы. – Могли бы ещё полетать, они же не прошли точку невозврата: заправки хватило бы ещё как минимум на полчаса. Что же они так! Мы сами виноваты: могли бы разжечь костёр.

– И что, нас больше не будут искать? – убитым голосом спросил майор. – Как же так! Даже во время войны спасали пилотов, оказавшихся на вражеской территории, а сейчас мирное время, есть возможности. Ну почему же они не сделали пару параллельных пролётов? Ну, хотя бы полетали для приличия, ведь горючее, говоришь, у них ещё оставалось. Ну как же так – летали рядом, а нас не заметили?

На нём не было лица. Уверенность Сенькина в благополучном исходе поисков сыграла с ним дурную шутку.

– Товарищ майор, не падайте духом, – подбодрил его пилот, – ещё не всё потеряно: есть надежда, что поиски продолжат. Место катастрофы наверняка засняли на фотоплёнку – такой порядок. Сейчас плёнку проявят и после дешифрирования аэрофотоснимков наверняка увидят наш флаг.

Из-за потерянной надежды на спасение не хотелось даже двигаться. Все молча сидели и тупо смотрели куда-то вдаль, будто ожидая увидеть там спасительный самолёт. Первым молчание нарушил Иван: