"Что ты свалила из-за меня", вертится на языке.

— Ничего, — вместо этого качаю головой, изучая её профиль: взгляд скользит по курносому носу к сжатым губам, задерживается на них, а оттуда перескакивает на тяжело вздымающуюся грудь. Я ошибаюсь или она нервничает? Несмотря на внешне расслабленную позу она слишком напряжена. — Так, значит, у вас ничего не было?

В мою сторону с досадой оборачиваются.

— А что, это так важно?

На неудобные вопросы стараюсь не отвечать. Предпочитаю их задавать.

— Мне интересней, какой он у вас? Если вы тр***етесь так же, как целуетесь, то ставлю косарь — в процессе кто-то из вас точно засыпает.

Округлившиеся глаза дают понять, что намёк она поняла. Спасаюсь от сердитого пинка, который всё равно меня настигает. Просто на несколько замахов позже. Ёрзанье по простыням приводит к тому, что теперь я тоже лежу поперёк постели. Рядом с ней.

— Зачем он тебе? У вас же страсти, как в доме престарелых, — не касаюсь и не смотрю на неё, хоть так и подмывает. Вместо этого разглядываю не особо интересные потолочные споты.

— Не всё завязано на страсти.

— Всё. Всегда. Люби сколько влезет, но если тебе ни горячо, ни холодно в его присутствии, отношения обречены на провал.

— Знаешь не понаслышке?

— Не совсем. У меня другая ситуация. Страсть есть, любви нет. И не будет.

Боковым зрением вижу, что Покровская, не меняя позы, смотрит на меня.

— Это ты про невесту? — догадывается она.

— Да.

— Тогда зачем?

— Потому что у отца тупое чувство юмора. И потому что это хорошо для его политической карьеры.

Её изумление чувствую затылком.

— И что, реально женишься?

— Боже упаси. Закончатся выборы, а там отвяжусь как-нибудь от неё. Мол, ты слишком хороша для меня, я тебя недостоин, мне осталось жить всего месяц и прочие бла-бла.

— Очаровательно, — фыркает Мальвина. — И часто вы с папочкой проделываете такие финты?

— Нет, это единоразовое условие.

— Условие?

— У нас… с ним сложные отношения. Деловые, можно сказать.

— Офигеть. А я думала, что это мама у меня шантажистка. Сказала, не даст денег на Конверсы, если закончу семестр с трояками. А одно удо уже давно светит, так что на лето я вроде как устроилась в ночной клуб, диджеить. Если удачно сложится, получится совмещать с учёбой и дальше. Тогда к следующей осени свалю на съёмную квартиру, потому что терпеть эту мадам… — нога описала в воздухе неровную дугу, тыкая пяткой в стену, за которой притаилась обитель сестры. — Я больше не могу.

— Хочешь я куплю тебе Конверсы?

— Ты мне и так торчишь тапки с поросятами, забыл? Кстати, раз уж мы заговорили о поросятах. Твоё-то свидание как прошло?

— Никак.

— Настолько плохо?

— Не знаю. В понедельник увидим. Когда Лера начнёт орать за то, что я её опрокинул.

Покровская растерянно хмурится.

— Так свидание было или нет?

— Нет. Я не пошёл.

— Почему?

"Потому что было не до него".

— Не захотел.

— Ну дурак, — смачно хлопает она себя по лицу. — Теперь заново придётся её окучивать. Ты хоть придумай вескую причину: из родственников кто заболел или там пожар случился…

— "Не захотел бессмысленно гробить вечер" подойдёт? — накидываю вариант я.

— Сомневаюсь, что после этого у тебя останется хоть какой-то шанс, — хихикает Праша, и на её лице расцветает улыбка. Почти сразу она меркнет, но не уходит до конца. — Как нос?

— Нос в порядке. А вот самолюбию досталось. Отделала девчонка, сказать-то кому стыдно.

— Сам виноват.

— Э, нет. Вину свою я признавать отказываюсь. Разве я сделал что-то противозаконное? — наши глаза встречаются и дальше уже не особо думаю, что говорю. — Всего лишь поцеловал девушку, которая мне нравится.

Мальвина

Давлюсь слюнями и меня накрывает приступ задыхающегося кашля, перемешанный с истерическим смехом. Со стороны можно подумать, будто сатана выходит. Капец, блин. Пока хриплю катаюсь по постели, но в конечном итоге утыкаюсь моськой в одеяло, переводя дух и вытирая выступившие слёзы. Воу. Вот так приход.

Лежу и не шевелюсь. В горле шкребёт, гыкаю, но кашлять больше не хочется.

— Живая? — вопросительно тычут пальцем мне в бок. Так обычно тыкают дохлую кошку. Палкой.

Согласно мычу, недовольно елозя.

— Избушка-избушка. Встань по-старому. К лесу задом, ко мне передом. Хотя нет… — добавляют, немного подумав. — Оставайся задом, хороший вид.

Вот сволочь. Я прям на физическом уровне ощущаю, как меня мысленно лапают. С неохотой приходится менять место дислокации. Усаживаюсь в позу лотоса, вылавливая с пятки носка приставшую ниточку.

— Ну насмешил, конечно, — шмыгаю я, чувствуя сдавленность в переносице. Хочется высморкаться, но это ж будет типа некрасиво. Я ж лэ-э-эди. — Хорошо тебе прилетело. Аж мозг задело. А как красиво сказал, я почти повелась. Очень правдоподобно. Годится.

— Что годится? — не понял Воронцов.

— Ну это твоё: "нравишься" и прочее. Лерке должно зайти, — несу первое, что приходит на ум. Всё что угодно, лишь бы не наступило молчание, в котором настоящие эмоции я бы уже не скрыла. — Знаешь, как попробуем: проделай с ней всё тоже самое: целуй без предупреждения, а потом вот этой своей короночкой шлефани. Её тронет, отвечаю.

Глеб смотрит на меня. Долго смотрит. Так, что становится не по себе.

— Ты дура? — это он спрашивает или уточняет?

— Точно не могу сказать, — честно признаю я. — Во всяком случае не отрицаю того факта, что подобный вариант возможен.

— Причём тут, б****, Лера? Разговор вообще не о ней.

— А о чём?

— Глухая? Говорю, ты мне нравишься.

Ух. Что-то душно стало. Никому не кажется? Меня прям в жар бросило. Чувствую себя курочкой-гриль в печи. Но упорно держу марку.

— Гуд, — киваю болванчиком, вскидывая большой палец.

— Гуд? — мрачнеет Воронцов. — И что это должно значить?

— Что информация принята к сведению.

— И это всё?

— А чего ты ждёшь? Ну нравлюсь и нравлюсь. Рада за тебя. Дальше что? Станцевать танец белых лебедят?

Не знаю, как в реальности, но вроде бы голос достаточно безразличен и равнодушен. Что просто отлично. Даёшь невозмутимость, Покровская. Полнейшую безмятежную невозмутимость. Ты справишься. И это, не реагируй на сверлящий тебя до сухожилий пронзительный взор всяких непонятных типчиков.