— Учись, слышишь, Мара! Вся жизнь впереди. Я помогу тебе всем, чем только смогу, — настаивала Евдокия Ивановна. — Год уже прошел. Ты молода, но все равно не стоит так разбрасываться временем. Ты только скажи — мы наймем репетиторов. Они подготовят тебя к вступительным экзаменам в вуз. Поступай на филологический. У тебя способности налицо.

— Я не могу позволить себе настолько пользоваться вашей добротой. — Мара разводила руками. Этот разговор возникал все чаще. Евдокия Ивановна словно чувствовала, что между ней и Марой растет некая стена, способная навсегда, безвозвратно разъединить их.

— Ты не думай об этом, девочка. Так сложилось, что мне не о ком заботиться. Ты — спасение, посланное самим Всевышним, и не знаю даже за какие такие заслуги. Жизнь я прожила обычную, самую непримечательную. За что же такая милость в старости?

Мара удивленно смотрела на Евдокию Ивановну. За что же благодарила она Создателя? Он отнял у нее всех близких, всех тех, кого она любила, кто был частью ее жизни? Разве можно после этого восхвалять его? Кажется, он никого не щадит. Мара смотрела, как рука Евдокии Ивановны привычными движениями осеняет ее крестом, и не чувствовала внутри никакого отклика. В конце концов, она тоже потеряла отца, бабушку, брата. Зачем понадобилось лишать жизни ни в чем не повинного мальчика, заставив его так страдать? Почему ее мать, не вынесшая горя, стала совсем другой, потеряла человеческий облик? Кому от этого стало лучше? Бабушка однажды говорила, что Бог не посылает человеку страданий больше, чем он может вынести. Значит, мама все же не осилила свой крест? А она сама, Мара Ленская, что ждет ее в этом туманном, полном неожиданностей будущем? Выдержит ли она все те испытания, которые ей предначертаны суровой рукой Всевышнего? Пока она была не совсем довольна собой. Она чувствовала, что не в силах противостоять соблазнам, которые, как капканы в лесу, поджидали ее на каждом шагу. Наверняка она грешит, она поступает не так, как мечтала. Временами она противоречит всем своим принципам. Она набралась их из своих мечтаний, взяла со страниц книг. Но оказывается, в жизни все происходит иначе. Происходит банальнее, грубее, натуралистичнее, что ли. Да, многое зависит от нее самой, но, положа руку на сердце, она и сама не всегда может отличить дурное от хорошего, а порой намеренно поступает против собственных правил, просто для того, чтобы выжить.

Этот год слишком изменил ее. Назад возврата нет. Она лишилась того, что делало ее наивной молоденькой девочкой, ожидающей своего верного спутника. И черты лица его в фантазиях Мары как-то потускнели. Теперь ей было совершенно безразлично, какого цвета будут у него волосы. Все эти мелочи отступали на задний план. Главными становились его возможности противостоять превратностям судьбы. Этот жизненно важный показатель, как следовало из опыта, складывался из тугости кошелька, твердости почвы под ногами, определенной доли цинизма и безрассудства, которая едва ли перевешивалась некой романтичностью, пусть даже напускной. Мара знала, что ей для уверенности, для определенности в будущем нужен мужчина, который, в первую очередь, обеспечит ее безбедное существование. Она была готова идти на любые компромиссы, лишь бы выполнить данное самой себе обещание: никогда больше не влачить жалкого, нищенского существования, навсегда забыть чувство голода и собственной никчемности. Насмотревшись на бурлящую вокруг жизнь, Мара сделала вывод, что для этого нужны деньги, много денег, очень много. И таких денежных мешков среди посетителей ресторана немало. Именно к ним Елена Константиновна испытывает трепетное чувство преклонения. Именно их она больше всего на свете боится лишиться, потому что они делают ее ресторану своеобразную рекламу. С такими посетителями Маре нужно быть особенно любезной, но пока среди них не нашлось ни одного, которому бы понадобилось от нее что-то большее, нежели очаровательная улыбка и вежливость. С одной стороны, это ее радовало, но с другой — не приближало к исполнению мечты. Мара ждала. Она знала, что, следуя своим возрастающим желаниям, способствует медленному, но неотвратимому движению к цели.

— Тетя Дуся, вы меня убедили. — Вернувшись однажды с работы, Мара присела возле Евдокии Ивановны.

— В чем это? — ласково поглаживая ее по голове, спросила та.

— Я обязательно должна чего-то добиться сама, только сама. Иначе меня всегда будут воспринимать как рыжую плутовку с синими глазами. Никто не увидит меня саму, понимаете?

— Очень даже понимаю и рада это от тебя слышать. — Евдокия Ивановна догадалась, что кто-то нелестно отозвался о Маре, и в той взыграла гордость, самолюбие. — Не век же тебе подносы разносить.

— Да, — голос Мары был совсем тихим. Казалось, что она напряженно думает о чем-то.

— Ты не обижайся, девочка. Я ведь сама с этого начинала, но ведь я никогда не мечтала провести так всю жизнь, — поспешно добавила Евдокия Ивановна.

— Я точно знаю, чего хочу. Только, по-моему, не все зависит от моих желаний.

— Почему ты так говоришь?

— Раньше мне казалось, что все просто, а сейчас… — Мара махнула рукой.

— Не понимаю. И когда это все было настолько просто? — Евдокия Ивановна заерзала в кресле.

— В той жизни, когда рядом была бабушка, мама смеялась, а за мной по пятам семенил младший брат. Все было просто. Убого, но просто…

— И ты жалеешь о том времени, Мара? — Евдокия Ивановна пыталась понять ее.

— Не знаю. Наверное, нет.

За прошедший год Мара во многом изменила свои взгляды на жизнь. Она предпочитала не делиться ими даже с Евдокией Ивановной, хотя та до сих пор оставалась единственным человеком, с которым Мара могла говорить по душам. На работе она не нашла себе подруг, сведя отношения только к деловым. Мара не видела рядом никого, с кем бы ей было интересно просто поговорить. Все те разговоры, которые создавали атмосферу общения в ресторане, казались ей недостойным времяпрепровождением, а потому она в них не участвовала. Если бы не хорошие деньги, которые она получала на этой работе, пожалуй, Мара не стала бы так надолго задерживаться в ресторане. Она даже не особенно старалась стать здесь своей, надеясь, что рано или поздно все-таки покинет эти стены.

Мара твердо решила продолжить учебу, но никак не могла рассказать о своих планах Елене Константиновне. А когда решилась, к своему удивлению, нашла поддержку:

— Учись, конечно. Это будет заочное или вечернее отделение?

— Точно не дневное.

— Надеюсь, это не помешает твоей работе. Сможешь ли ты совмещать?

— Думаю, да. — Мара смотрела в пустые глаза хозяйки, не сводившей с нее пристального взгляда, и мечтала поскорее выскочить из кабинета.

— Это хорошо. Учись. Для того, чтоб вертеть задницей, много ума не нужно. А голову всегда полезно нагружать. Действуй, Мара, но не загордись, слышишь?

— С чего бы это мне?

— Просто говорю. — Елена Константиновна закурила и, шумно выдохнув дым, добавила: — Я надеюсь, что мы с тобой будем работать долго и слаженно.