Лесли свистнула снова — из-за кучи камней у дальнего конца гряды появились две собаки. Подбежали, резко тормознули — и тут же рванулись обратно, оглядываясь и всем своим видом призывая ее следовать за ними.

Бежать пришлось недалеко. Едва Лесли обогнула каменную горку, как перед ней открылась ниша наподобие той, в которой она пережидала бурю, и рядом — еще две собаки, целые и невредимые, в том числе — Дана. Обе суетились возле узкого проема между камнями; увидев Лесли, кинулись к ней и обратно к проему, словно показывая: «Смотри, вот!»

Она подошла и присела на корточки — из щели донеслось отчетливо различимое поскуливание; позвала:

— Собаченька! — поскуливание перешло в отчаянный визг.

Все ясно — кто-то из собак застрял и не может выбраться…

Лесли оглядела камни: здоровенные глыбы выше человеческого роста, попробовала шевельнуть их — стоят как влитые. Едва ли собака, вползая в щель между ними, могла их сдвинуть. Да и сама щель узковата… Хотя нет, книзу она немного расширяется.

Хватило копнуть у подножия глыб несколько раз, чтобы понять, что снизу проем действительно расширяется. Скорее всего, прячась от бури, собака заползла туда, а теперь к подножию нанесло песка, и ей никак не выбраться: развернуться мордой к выходу, чтобы прокопаться наружу, не удается, а вытолкнуть мокрый песок задом тоже не получается.

— Ну что ж, ребятки — давайте копать! — обернулась Лесли к собакам. Показывая, что именно от них требуется, копнула пару раз рукой и отступила. На ее месте тут же оказалась Ала и заработала передними лапами как заведенная — из-под расставленных задних лап летели комья песка.

Вскоре и она отошла в сторону — вместо нее, морда к морде, к прокопанной ямке подступили сразу две собаки. Работа пошла еще быстрее.

Уловив какое-то движение сбоку, Лесли обернулась — и с удивлением увидела Джедая. Он стоял совсем рядом и вроде бы даже с интересом глазел на роющихся в песке собак. Смотри-ка ты, сам, по собственной инициативе пришел!

Две копавшие собаки вдруг отскочили в разные стороны и тут же снова сунулись носами к яме. В самой глубине, сбоку, из песчаной стенки рывками выдвигалась собачья задница со взъерошенной шерстью. Лесли нагнулась и потянула, помогая собаке вылезти — та в ответ бешено забила хвостом, съездив им ее по лицу, как пробка из бутылки, вырвалась из ямы и огромными прыжками понеслась по песку.

Итого — одиннадцать собак в сборе; не хватало лишь кобелька-двухлетки с забавным белым кольцом вокруг носа. Может, он отбежал дальше, к следующей гряде? Если так, то вернется.

Лесли обвела собак взглядом:

— Ну что, ребятки — пошли вещи искать!

Мешки нашлись на удивление быстро. Стоило ей дойти до места, где, по ее прикидкам, она избавилась от поклажи, и приказать собакам искать, как через полминуты одна из них, призывно взлаивая, начала рыться в песке неподалеку. Выяснилось, что мешки лежат совсем рядом, прикрытые лишь тонким слоем песка — подходи и бери.

К тому времени, как зашло солнце, Лесли уже сидела у костра, разведенного в той самой нише, где они с Джедаем пережидали бурю. Сам Джедай в сухих штанах и накинутом на плечи одеяле сидел напротив; мокрые вещи сушились на воткнутых наискось в песок оглоблях волокуши.

На костре кипел подслащенный стевией клюквенный отвар, рядом с костром, в прикрытом крышкой котелке, «доходила» щедро сдобренная сушеным луком каша из крупки — так называлась крупа, секрет приготовления которой знали лишь в двух поселках в верхнем течении Арканзаса.

Жили в них мусульмане — выходцы из Восточных штатов, жили замкнуто и отстраненно, чужаков к себе пускали нехотя и не разрешали им оставаться в поселке на ночь. Из товаров они охотнее всего брали пряности и ткани и расплачивались вот этой самой крупкой.[6]

Делали они ее вроде бы из пшеницы, но ревниво хранили свой секрет, и никому не удавалось узнать, как получается, что золотистая, мелкая, как песок, крупа почти не нуждается в варке: стоит засыпать в кипяток пару пригоршен, минуту поварить и, сняв с огня, дать постоять под крышкой — и через четверть часа котелок уже полон густой вкусной каши.

Свои запасы крупки Лесли берегла и старалась расходовать экономно, в основном когда уставала и хотелось побыстрее поесть горяченького. Сегодня был именно такой случай.

Собаки расположились вокруг. Здесь, в пустыне, да еще после бури, охотиться им было не на кого — ящерицы и те попрятались, так что Лесли пришлось раздать им почти все запасы вяленого мяса. Хорошо хоть воды было вволю: набившийся между камней снег таял, тут и там с них стекали тоненькие струйки.

Прошедшую бурю Лесли, как и собаки, воспринимала как данность и не особо о ней задумывалась. Да, она могла замерзнуть или заработать воспаление легких, но не замерзла же! И даже не простудилась; повезло — гряда эта подвернулась.

Бывало и хуже, например в позапрошлом году: бешеный ветер, горячий песок, который проникал сквозь одежду — и никакого укрытия поблизости. В тот день она потеряла двух собак; каким чудом уцелели остальные, до сих пор непонятно.

Сама Лесли лежала, закутавшись с головой в тент и прижимая к себе Алу; порой давала ей попить из горсти, вытирала мокрой ладонью лицо и делала один-два глотка из фляги.

Воды оставалось все меньше и меньше, дышать становилось все труднее и труднее — и тянулось все это без малого десять часов…

Так что по сравнению с той бурей эта была вполне сносной…

Перед тем, как идти в поселок, Лесли решила сделать дневку и поохотиться — нужно было восстановить запасы вяленого мяса. Тем более место было на редкость удачное — поросшая редким сосняком и кустарником равнина между двумя притоками Пергатуара,[7]где круглый год водились чернохвостые олени.

Вместо одного дня, как рассчитывала, она провела там целых четыре — уж очень успешной оказалась охота. В первый же день ей удалось подстрелить двух оленей фунтов по полтораста каждый, пять зайцев и молодую дикую индейку. Оставшиеся дни она не покладая рук занималась заготовкой мяса: резала его на полосы, втирала соль и развешивала на ветерке; на ночь снимала, а с восходом солнца снова распределяла по вешалам из жердей. Отходить от вешал надолго было нельзя — собаки поглядывали на висящее мясо с большим интересом, хотя за эти дни наелись до отвала.

Похоже, она все время недокармливала Джедая, потому что сейчас, дорвавшись до мяса — вволю, сколько хочется — он ел его и ел. Трудно было себе представить, что даже такой крупный мужчина, как он, в один присест может слопать целого жареного зайца и больше половины десятифунтовой индейки. А он съел, и когда Лесли предложила ему еще ломоть жареной оленины — на всякий случай: неужто его и на это хватит?! — тоже не стал отказываться.