– Хотим, хотим, – продолжая улыбаться, говорил командир. – Но какой ты справедливости ищешь? Она в силе, понимаешь? В кулаке. Кто сильный, тот и умный. Не какие-то басни о ценности человека, его правах. Посмотри, как Путин весь мир нагнул – захватил Крым, ввел войска на Донбасс. И что? Где эта сраная демократия? Право сильного – вот настоящая идея Новороссии.

Художник запнулся. Немного ошарашенно смотрел то на Моторолу, то на пламя. Он видел мир – как дом идеальной конструкции. В нем ухоженный подъезд, покрашенные лавочки, цветы в палисаднике. Прямые, точные углы дома, как будто геометрия правильности, истинности поступков. Делаешь хорошо, и здание блестит чистотой. А так получается, что можно ворваться в любую квартиру и выгнать ее жителей. Ладно, когда воюем против «укров», но ведь война закончится.

– Но ведь война закончится, – повторил он мысль вслух.

Командир оглянулся. Его борода еще больше рыжела в отблесках огня, в руках он держал осколок снаряда, которым переворачивал угли. Он был похож на диковинного кочегара на паровозе, подбрасывал дрова, ухмылялся, ворошил что-то в костре.

– Война, брат, не закончится. Никогда. Даже когда умолкнут взрывы, она будет греметь в этом месте, раз от разу. – Моторола постучал по голове.

Потом помолчал несколько секунд и продолжил:

– Вот я сейчас живу с телкой. Ты дойки ее видел? Думаешь, она бы дала мне раньше? Хрена того самого лысого. Ты сам создаешь свою судьбу – хочешь так, хочешь иначе. Хочешь быть мужиком, так возьми жизнь за яйца и держи, пока не будет бабла до отвала, – учил его Моторола.

И тут в разговор встрял Червонец – он оборвал командира и, стукнув ладонью по коленке, проговорил:

– Война будет везде. Земля не в форме чемодана, за углом отсидеться никто не сможет. Всех ожидает война – Киев, западную Украину, Европу, США. Я дойду до Пентагона и буду смотреть сквозь разбитые окна на трупы америкосов.

Все замолчали. Напряженная тишина повисла свинцовой тяжестью. А костер полыхал, словно золотой зуб в темной пасти огромного ангара. Какие-то люди мелькали, как тени, заслоняя на секунду огонь, а когда они отходили от него, то от сквозняка тот еще сильнее скручивал красноватые петли в остывший, как однодневный труп, воздух.

Врачи кожвендиспансера в Луганске работают без света и зарплату получают тушенкой. Сотрудников городского кожно-венерологического диспансера в Луганске обязали написать заявление «по собственному желанию» и перейти под «протекторат» «минздрава» ЛНР. С 1 сентября лечебное учреждение работает под «юрисдикцией» «республики». Об этом сообщает информированный источник. «Новообращенные» уже получили «зарплату» за сентябрь. Это – банка тушенки из Йошкар-Олы, банка рыбных консервов (без маркировки) и 50 грамм чаю. «Все это главврач выдавала под роспись, лично в руки», – сообщил источник.

Сайт informator.lg.ua,16.10.2014 г.

В аэропорту Борисполь пограничник уставился на Сергея Неделкова. Недоверчиво повертел головой по сторонам мужчина в форме пограничной службы, еще раз поднял глаза на прибывшего, словно искал в его лице подтверждение своих опасений. Но ничего не нашел. И тогда коротко и гулко шлепнул печать в паспорте.

Неделков вышел из стеклянного фасада терминала D и направился к первому попавшемуся таксисту. Спустя минуту в открытое окно мчащейся машины вламывался киевский воздух, словно дикий, неприученный зверь, лохматил голову водителя, а затем перепрыгивал через руль, а после вдруг становился ручным, легонько облизывал лицо Сергея.

Он не был на родине почти три года и подзабыл эту утреннюю свежесть бориспольского леса, которая наполняла легкие и радовала прохладой. Но сейчас он ощущал двоякое чувство – нежности воздуха, поглаживающей его по коже, и животной страсти холодного ветра, пронзающего грудь.

На востоке Украины полыхала война, и ежедневно он смотрел в Германии сводки новостей с фронта. Его сердце замирало и каждый раз погружалось в ноющую боль. Природу этой боли Сергей до конца не мог себе объяснить – он сидел в уютной квартире, окна выходили на тихую немецкую улицу, и, казалось, причин для беспокойства нет. Письма брата, конечно, его волновали, но ехать сломя голову на Донбасс и переубеждать родственников ему не хотелось.

Только ноющая боль не утихала, а, подобно огню, колыхалась в такт вестям из родины. Это чувство, появившееся с начала Майдана, только усилилось кадрами разрушенных донбасских городов и поселков. Сергей пытался бороться с тяжелым ощущением – реже стал читать новости, чаще выходил гулять по летнему Мюнхену.

Как-то он шел по тротуару и увидел впереди русских туристов. То, что туристы приехали из России, видно не столько по одежде – сколько по лицам. И опять-таки это не зависело ни от красоты или некрасивости людей, нет. То, что выдавало русских туристов – словно надетая маска с заранее понятными штрихами – затененность. Будто на каждое лицо наложена темная вуаль и это обязывает к чему-то – вызывающему поведению, громким разговорам, угрюмости. А иногда – к ненависти.

Сергей шел сзади пары – мужчина и женщина, хорошо одетые, средних лет, явно достатка выше среднего. Он придерживал ее за руку, а она говорила без умолку, возмущалась нравами немцев, вспоминала почему-то Вторую мировую войну, а потом вдруг они увидели в газетном киоске обложку Der Spiegel. На первой странице красовалась надпись: «Остановите Путина сейчас». Пара замерла, потом начала громко переговариваться.

– Вот, суки, они никак не успокоятся, – сказала русская женщину и почему-то ткнула пальцем в своего спутника.

– Только Россия встала с колен, – протянул тот и внезапно запнулся, а потом сказал громче обычного: – Вокруг одни фашисты, что здесь, что в Киеве.

И тут же встретился глазами с Сергеем. Состоялась десятисекундная дуэль взглядами, после чего русский турист брезгливо осмотрел Неделкова, потом дернул жену за руку и пошел прочь.

От неожиданности Сергей остановился. Его сердце застучало мотором, который, казалось, на надрыве вот-вот заглохнет. Он вдруг понял причину своего беспокойства – это столкновение двух миров. В нем самом словно образовался разлом, в который скатывалась его беспечная жизнь, немецкий покой, размеренность дней, а на другой стороне – его родина, раздираемая войной, разрушенные города и тысячи жертв. И он никак не мог осознавать, что находится посередине этих краев. Что заполняет бездну.

Но теперь он смотрел вслед уходящим россиянам и понимал, что война – это всего лишь отражение внутреннего мира этих людей. Они словно застряли в межвременье, где-то на стыке позднего Советского Союза. Он думал, почему так произошло – люди с высшем образованием, в том числе интеллектуалы, которые привыкли размышлять критически, вдруг потеряли связь с реальностью. Что такое пропаганда? Это когда слова заменяют реальность. Слова не очерчивают настоящего положения дел, а всячески их деформируют. Тем самым язык становится как бы туманом для человека, и ему уже сложно разглядеть, где правда, а где ложь. Мутация языка началась с 20-х годов прошлого века. Все эти слова-обманки: перегибы, враги народа и т. д. приучили людей к тому, что слова не имеют того определения, которое должны иметь. Неделков понял – в этом истоки легкости восприятия современной пропаганды – в мутировавшем до чудовищных значений русском языке.