А что ловить ей в этом подлючем Таллине? Здесь её только унижали и обворовывали, обворовывали с первого дня все, кому не лень.

Сначала обворовала свекровь, втиснувшая Люсю в угловую комнату, не давая ей почувствовать себя хоть сколько-нибудь хозяйкой в этой квартире, а напоследок вообще превратившая эту квартиру для Люси в семейную коммуналку.

За ней Миша, который не смог её, Люсю, ни защитить, ни обеспечить. Сын, уплывший в зазеркалье.

Деверь, который затолкал её в клоповник, и, наконец, государство, выволокшее её из этого клоповника в мусорный контейнер жизни, конечной точкой которого могла быть только всеми ветрами продуваемая городская свалка.

Все вместе они обворовали Люсю: и город, и люди, с которыми её этот город свёл.

Сборы были недолгими. Те же куколки из папье-маше снарядили Люсю в дорогу. И осенним утром корабль её жизни уже заходил в родную гавань посёлка Светлое. На вокзале ждала худенькая, исплаканная мама. Дочь и внук могли стать новым смыслом её существования. Смыслом, который она потеряла десять лет назад, похоронив мужа.

Старший сын был далеко в чужой и непонятной стране, а дочь и внук теперь будут с ней всегда. Она отогреет их, поставит на ноги и научит жить заново. Пенсия есть, сбережения есть, да и закрома полны.

Первый месяц пролетел, как медовый. А потом всё легло на плечи Марии Владимировны. Дом, хозяйство, стирка, готовка. Люся к домашним делам не пристрастилась, целыми днями носилась по посёлку, заводила выгодные знакомства и домой вваливалась обычно к ужину или после ужина.

На разговоры о хозяйстве и о жизни, вообще настроена не была. Внука носило по новым знакомым, по поселковым юбкам, и, фактически, Мария Владимировна оставалась одинокой при дочке и при внуке.

Поскольку нагрузка по дому увеличилась втрое, хозяйство постепенно приходило в упадок, да и закрома пустели. Не заставил себя ждать и день, вечером которого разгорячённая Люся объявила матери, что дом они в срочном порядке продают, переезжают в квартиру со всеми удобствами, а излишек денег от продажи дома оставят на ближайшую безбедную жизнь.

Марья Владимировна заплакала навзрыд, а потом вся ушла в слова:

– Да ты понимаешь, что говоришь? В этом доме вы с Витькой родились, здесь каждый гвоздь отцом вбит, ему цены нет, этому дому! Своё всё профукала – за моё принялась? Жизнь пропила, сына пропила! Он к Самонихе сорокапятилетней прибился! К ней ещё твой батька непутёвый захаживал. Внук за дедом в очередь встал! Они там по ночам варево какое-то варганят, на весь посёлок вонь! А ты ходишь по посёлку подолом трясёшь, вахту у пивного бара круглосуточную держишь! Не хочешь, как нормальные люди жить, проваливай со двора, а внука я вытащу! У него, не тебе чета, душа есть! И не мечтай, чтобы я тебе на пропой отцовым потом сработанное отдала!

Люся поняла, что разговора, во всяком случае, сегодня, не получится. Завтра вставать рано, в порядок себя привести. В одиннадцать утра встреча с возможным покупателем дома. А там, если сладится, мать она уж всяко обломает.

Домой Люся возвращалась, когда уже смеркалось. Была она уже порядком заправленная всем, что в пивном баре произрастало – от пива до водки.

Вообще, домой Люся старалась не приходить совсем уж в таком разобранном состоянии. Предпочитала догоняться дома. Втихую, когда мать засыпала в своей сиротской кроватке. Но сегодня день был особый. С покупателем всё сладилось, если она сумеет утрясти все неровности дома, то уже на той неделе получит задаток. Вот тогда она покажет компании сегодняшних молодых алкашей-пересмешников, какова она, Люся!

Когда она по заведённому ею же самой ритуалу, подошла к тёплой компании угоститься, один из них приобнял её и перебросил другому. Тот – следующему, следующий вернул первому, и так они перебрасывались ею весело и небрежно, пока эта игра им не надоела. Потом налили полный стакан в виде компенсации и напрочь о ней забыли. Никого из них не заинтересовали Люськины прелести. Никто не польстился на почти дармовую её любовь.

«Вот получу деньги, приведу себя в порядок и такую им кама-сутру преподам, щенкам этим, что долго помнить будут!», – мечтала Люся, бредя наугад по тропинке, которая сначала стелилась под её пьяными ногами ровной лентой, но вдруг неожиданно запетляла, стала узкой, цепляла носки туфель и неизвестно куда вела.

Люся шла и шла, уже почти не разбирая пути, надеясь больше на удачу. Вдруг нога дрогнула предательски, куда-то поплыла, и всё тело Люси опрокинулось назад, полетело сначала вбок, потом вниз, и всё погасло, как будто кто-то выключил рубильник внутри самой Люси.

Очнулась она, когда было уже совсем темно, от невыносимого холода. Всё тело болело, спина и ноги были чужими, она попыталась приподняться, но волна невыносимой боли накрыла её, и всё исчезло.

Когда Люся открыла глаза во второй раз, то увидела над собой кусочек занимающегося раннего утра, тихонько повернула голову и поняла, что лежит в придорожной канаве. Как она туда слетела, почему не удержалась ни за кусты, ни за деревья, об этом думать было некогда, надо было выбираться из этой не захороненной могилы.

Но пошевелиться Люся не могла. Всё существо было пронизано сплошной жестокой болью, кричать не было сил. Да и кому? Кто услышит, кто придёт? Страх лез под кожу, сердце билось в диафрагму, и она то плакала от бессилия, то куда-то уплывала.

Вынырнула Люся из очередного забытья от каких-то посторонних звуков, повела глазами и увидела на краю канавы пожилую элегантную даму в довоенной кокетливой шляпке с вуалеткой.

«Таська, генеральша!» – пронеслось в воспалённом мозгу. Рядом с генеральшей стоял красивый синеглазый мальчик в балетных трико и пуантах. Он держал за руку красивую молодую женщину с такими же синими, как у него, глазами и с русой косой, обёрнутой вокруг изящной головки.

«Милка! Что она делает здесь, в этом забытом богом лесу?»

А лица всё наплывали и наплывали. Вот, как всегда отчаянно жестикулируя, что-то рассказывает весёлой легкомысленной Ляльке Нинка Меерзониха.

Они смеются и предлагают присоединиться к их веселью интеллигентному мужчине в больших, сильных очках. Мишенька, а это был именно он, смущается и отходит к красивой загорелой женщине в голом сарафане. От женщины исходит мелодичный звон. Откуда он? Наверное, от множества браслетов на её прекрасных руках. А Лялька берёт гитару и хрустальным голосом напевает: «Всё зря, ля – ля, всё зря – ля – ля!»

Где-то за соснами мелькнуло мамино, умытое слезами, лицо.

Она знает всех этих людей, кроме той, стройной и загорелой, с поющими браслетами. Они помогут ей подняться, вытащат из ада боли и страха! Им стоит только протянуть к ней руки, она ухватится за эти надёжные руки и будет спасена!

Но почему, почему они не тянутся к ней, не хотят её спасти? Это та, в браслетах и с голой спиной не пускает их к ней! Но почему, почему?

Люся потянулась к ним всем своим измученным телом сквозь боль и муку, но яркая вспышка взорвалась под гривой рыжих роскошных волос, полоснула по глазам и по сердцу, всё погасив вокруг.