Эдгар пытался глушить горе работой. Но собственные картины перестали ему нравиться; у него возникло ощущение, что он топчется на месте. Пыл угас. Заботы о благополучии семьи легли на плечи Мадлен. И оба не жалели сил, чтобы оградить от страданий Айседору. Мадлен все больше времени проводила в балетной школе, считая своим долгом радеть о ее процветании – в память о той, что дала ей все: любимую профессию, школу, своего сына. Она страшно уставала – при такой нагрузке неудивительно.

Двадцатого декабря 2011 года – Эдгар до конца своих дней будет помнить эту дату – около шести часов вечера, пока Айседора принимала ванну, Эдгару позвонили из больницы Ла Тимон. Мадлен стало плохо прямо посреди урока. Вызвали неотложку. В больнице ее оставили «для обследования». По всей видимости, у вашей жены сильное переутомление, сообщили Эдгару. Он быстро вытер и одел Айседору, прыгнул за руль своей старенькой серой «Клио» и помчался через городские пробки в клинику. Разум подсказывал ему, что все обойдется, и требовал успокоиться и сбросить скорость, но сердце говорило другое. Сердце в груди колотилось, и каждый его удар отзывался болью. Его сердце всегда было прозорливее разума.

Диагноз упал на него ножом гильотины. Медицинский приговор звучал тарабарщиной, но его смысл был прозрачен. Эдгар проклинал свою проницательность. Рак внутрипеченочных желчных протоков. Редкая форма. Плохо поддается лечению. Скоротечная. Обнаружены метастазы. Шансы на выздоровление не превышают пяти процентов. Мы очень вам сочувствуем, месье.

Мадлен боролась три месяца. Мадлен не собиралась сдаваться. Три месяца – это долго. Три месяца – это мало. За несколько часов до смерти Мадлен еще шутила с дочкой. Ее последние мысли были обращены к Айседоре. «Она не должна видеть меня плачущей. Пусть сохранит в памяти образ женщины, которая борется. Женщины умеют бороться, но их надо учить этому с раннего детства. Я буду учить ее этому до своего последнего вздоха». 

* * *

Эдгар замолчал. Я слушала его не перебивая, почти благоговейно. Разматывая передо мной хрупкую нить своей жизни, Эдгар был очень серьезен и в то же время сохранял как бы некоторую отстраненность, словно намеренно отодвигался от случившегося на спасительное расстояние. Отдалялся от прошлого, чтобы не утонуть в своем горе. И все это с поразительным достоинством.

Что до меня, то я пребывала в плачевном состоянии. Лицо у меня опухло от слез, из носа текло, и я не успевала менять носовые платки. Эдгар протянул мне новую пачку. Я спросила, зачем он все это мне рассказывает. Он ответил, что так надо. Что я никогда не узнаю его по-настоящему, если он утаит от меня свою историю. Она – часть его и навсегда останется с ним. Я чуть было не ляпнула, что он слишком много о себе вообразил, если так уверен, что я хочу узнать его по-настоящему, но прикусила язык. Во-первых, это было бы невежливо, а во-вторых, не соответствовало бы действительности. Потому что я и правда хотела узнать его по-настоящему.

Я сделала глубокий вдох и налила себе стакан вина. Он тоже. Я легла на диван, укрылась лоскутным пледом, который Иза смастерила с помощью Шарлотты, и приготовилась слушать дальше. Он улыбнулся мне – какой все-таки невероятный человек! – и сказал, что продолжение истории будет гораздо менее печальным. 

* * *

В тот год Шарлотта заканчивала обучение. За пару лет до того она переехала в Париж и сняла крохотную квартирку в самом центре. Шарлотта обожала столицу, что далеко не всегда свойственно уроженцам Юга. Но она буквально влюбилась в этот город, а заодно и в одного из его обитателей. Роман оказался недолгим, зато любовь к Парижу осталась неизменной. Когда в их жизни наступили тяжелые дни, Шарлотта прервала учебу и приехала поддержать брата и племянницу. Однако помощь нужна была и ей самой. Она прожила с Эдгаром и Айседорой полгода, помогая им справиться с горем. Они в ответ исцелили ее. Отныне их стало трое. И они поклялись, что больше никогда не расстанутся. Втроем – на всю жизнь. Так теперь звучал их девиз.

А потом Шарлотту посетила гениальная идея. Надо все бросить. Больше ничто не удерживало их в Марселе. Тем более что Шарлотте надо доучиться и получить диплом медсестры. Они найдут в Париже достаточно просторную квартиру и поселятся в ней. Втроем. И попробуют заново воссоздать то, что потеряли, – семейный очаг.

Айседора приняла идею с восторгом. Эдгару больше не придется ходить по марсельским улицам, где каждый камень напоминал ему об утратах. Эдгар должен двигаться вперед. Ради Изы. Ради себя. Ради них всех. То, что Шарлотта сделала для Эдгара и его дочери, не поддавалось описанию. Сегодня их связывало нечто гораздо большее, чем просто родство.

Эдгар продал балетную школу. Вырученных денег хватило на полтора года. Все это время он надеялся, что к нему вернется вдохновение и он снова начнет писать. Но этого не случилось. Творчество – слишком тонкая материя. Сбережения таяли, а зарплаты Шарлотты семье на жизнь не хватало. Эдгар решил действовать. Он подал заявку на должность спортивного аниматора в системе дополнительного школьного образования, которая в последние годы получила во Франции широкое распространение. Платили там совсем немного, к тому же предлагали лишь частичную занятость, и тогда Эдгар нашел подработку в досуговом центре. Он не был футбольным фанатом, хотя в детстве несколько лет посещал футбольную секцию, зато любил детей. Вот когда ему пригодилось свидетельство спортивного тренера, полученное еще в шестнадцать лет.

В последние два года Эдгар почувствовал, что жизнь возвращается. Его светом в окошке по-прежнему оставалась Айседора. Девочка, которой мать примерила пуанты еще в трехлетнем возрасте, категорически отказалась заниматься балетом и заявила, что предпочитает футбол. Это был ее собственный панцирь, ее способ защиты от жестокостей судьбы. Эдгар бросил рисовать. Эта страница, считал он, перевернута.

Разумеется, прошлое никуда не делось – и никогда никуда не денется, – но сегодня Эдгар научился смотреть вперед. И то, что он в нем увидел, ему понравилось. 

* * *

Я плакала и не могла остановиться. История Эдгара потрясла меня. Какой же кошмар он пережил!

Айседора, Шарлотта и Эдгар словно чудом спаслись в кораблекрушении. Теперь я лучше понимала, как им удается сохранять свое жизнелюбие. Их улыбки были искренними.

Для меня забрезжила надежда. Страшный сон всегда кончается, ты просыпаешься, и наступает новый рассвет. Я ждала его с того дня, когда случилось несчастье с Луи, сознавая, что мне предстоит двигаться в темноте. Какой бы плотной и страшной ни была ночь, я должна найти в ней дорогу.

Вторая бутылка вина опустела. Я еще раз спросила Эдгара, зачем он все это мне рассказал. Он ответил, что отныне слушает только свое сердце. Доверяет только ему. И оно велело ему поделиться со мной этой историей. Прежде чем распахнуть двери, надо выяснить, что притаилось во тьме, и перестать этого бояться. Эдгар знал, что мои двери пока закрыты, что я еще не готова говорить, да он ни о чем меня и не расспрашивал. Позже я заговорю. Его сердце еще никогда не ошибалось. Оно все сказало ему, как только он меня увидел, в самую первую секунду в этой битком набитой квартире.