Вот тут и происходит знаменитое Кровавое воскресенье. Событие это отнюдь не было стихийным. За три дня до него, 6 января 1905 г. было совершена попытка покушения на государя — орудие вместо праздничной салютации произвело выстрел картечью в сторону императора, были погибшие и раненые. Расследование не выявило организаторов покушения. Как позднее признавал организатор шествия 9 января агент охранки поп Гапон, существовал план убийства царя в момент выхода его к народу. Он приписывал эти намерения своему другу эсеру Пинхасу Рутенбергу, впоследствие видному сионисту. Нам сегодня трудно понять тот шок, в который поверг русское общество вид крови на улицах столицы. Да, Россия знала массу жестоких и кровавых восстаний и мятежей, но НИКОГДА ранее войска не стреляли в толпу обывателей, торжественно шествующих с женами и детьми на поклон царю и не проявляющим агрессии. Устроители шествия рабочих к Зимнему дворцу осуществляли сознательную провокацию. Об этом свидетельствует и то, что петиция, составленная фабрично-заводскими активистами, была кем-то сильно отредактирована, в результате чего в конечном тексте без ведома рабочих появились радикальные политические требования. Одним из пунктов было требование прекращения войны с Японией

Формально вся вина за расстрел мирной демонстрации была возложена на министра внутренних дел Петра Дмитриевича Святополк-Мирского. Этот министр был весьма либерален во взглядах, и его недолгое верховенство в МВД было отмечено значительным послаблением в отношении политических противников режима. Амнистия 1904 г. по случаю рождения наследника была применена чрезвычайно широко именно в отношении политзеков. Даже социал-демократическая «Искра» называла учреждение Святополк-Мирского «министерством приятных улыбок», а уж либеральная пресса вообще души в нем не чаяла. Сам министр имел в обществе репутацию человека доброго и политически толерантного. Если кто и был менее всего способен устроить кровавую бойню на улицах столицы, так это именно Петр Дмитриевич. Чем же объяснить звериную жестокость расстрела мирного шествия обывателей с иконами и царскими портретами к Зимнему дворцу? Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, вышедшая в 1911 г. констатирует: «…управление Святополк-Мирского облегчило развитие освободительного движения. Отсюда ненависть к нему элементов реакционных. С начала января 1905 он уже фактически не имел никакой власти, хотя числился еще министром». На самом деле еще 12 декабря 1904 г. государь принял прошение Святополк-Мирского об отставке (подано в знак протеста против отказа царя от проведения либеральных реформ), но с отсрочкой до назначения нового министра. Ясно, что добренького дедушку кто-то попользовал в качестве козла отпущения. Но кто?

Еще учась в школе, я подметил удивительную особенность Первой русской революции — у нее как бы не было вождей. Это дает возможность историкам трактовать ее, как процесс стихийный: мол, копились в обществе противоречия, а потом бац! — и прорвались наружу. Сегодняшние леваки с радостью поддерживают эту точку зрения, пугая правительство аналогичным по характеру взрывом стихийного народного возмущения. В 2005 г. к 100-летию революции в периодике вышла масса публикаций об этом событии, однако серьезные исследования так и не появились. Оппозиционная пресса, как нетрудно догадаться, ограничилась лубочными агитками. Левые считают эту революцию своей, старательно не замечая того, что она носила ярко выраженный либеральный характер! Буржуазные демократы, управляемые из-за рубежа, нанесли жестокий удар по самодержавию. Царизм вынужден был пойти на большие уступки, но устоял. Между двумя этими лагерями и развернулась ожесточенная борьба. Русские социалисты в этом акте играли на стороне буржуазии, но роль их была второстепенной.

Идеологи и вожди у революции были, события носили вполне управляемый характер. То, что они выглядели стихийными говорит лишь об умелой организации процесса. Да, работали профессионалы! Есть веские основания полагать, что ведущая роль в организации событий 9 января принадлежит серому кардиналу русской политики Сергею Юльевичу Витте, верному проводнику губительного для России либерального экономического курса. Губительным тот курс был по причине особенностей финансовой системы. Отставание промышленности России от европейских держав во второй половине XIX столетия стало нарастать угрожающими темпами и, прежде всего, оно проявлялось в технологической отсталости. Технологии можно было купить, но для этого не было денег. Оставался, как казалось, единственный выход — привлекать иностранные инвестиции. На Западе тогда наблюдался переизбыток свободного капитала, а норма прибыли была очень низкой. Но делать инвестиции в Россию было нереально, так как ее финансовая система была слабо интегрирована в мировую. Проще говоря, вложить в русскую промышленность марки, франки и фунты можно было легко, но прибыль, полученную в рублях, вывезти из России нереально из-за неконвертируемости национальной валюты. В этом случае можно было бы, конечно, купить на полученные рубли сырье и вывезти его за границу, где продать за фунты и франки. Но, во-первых, кроме хлеба с нефтью и вывозить-то было особо нечего, а во-вторых, даже этой нехитрой схеме мешала реализоваться русская таможенная политика и инфляция. Скажем, стоило только царскому правительству путем усиленной эмиссии «опустить» рубль, как это обесценивало сделанные иностранцами инвестиции.

Сергей Витте — «Чубайс» эпохи заката Российской империи.

Поэтому непременным условием прихода инвестиций в Россию было взятие иностранцами под контроль русской финансовой системы. Для этого они неустанно в течение десятилетий подталкивали русские власти к проведению реформ. Правда, с этим возникали кое-какие сложности, так как Александр II и Александр III уже слишком обрусели и не очень горели желанием плясать под дудку забугорных банкиров. Пядь за пядью они сдавали позиции, пока безвольный Николай II не капитулировал в 1897 г. перед западным капиталом полностью и безоговорочно. Да, инвестиционный бум в России действительно имел место быть, но в результате его не только ключевые отрасли промышленности, но даже хлеботорговля перешли под контроль французского, немецкого, английского и бельгийского капитала. Битва за русский рынок была нешуточной, поскольку доходность капитала по акциям в 10, а то и 20 раз превышала средние показатели по Западной Европе. Но каким бы мощным потоком не текли в Россию из Европы фунты, франки и марки, обратный поток золота был куда более значительным. Просто акционерные компании конвертировали свою прибыль в золото и вывозили его за рубеж. В этой ситуации царское правительство вынуждено было брать золото в кредит, но через некоторое время оно благодаря свободной конвертируемости рубля вновь утекало к прежним хозяевам, и русские вновь вынуждены были его занимать.

В 1900 г. доля иностранных владельцев составляла: 70 % в горной промышленности; 72 % в машиностроении и металлообработке; 31 % — в химической промышленности; 14 металлургических заводов Юга из 18 были иностранными. Нефтяная отрасль почти полностью контролировалась иностранной буржуазией. То, чем зарубежные концерны не владели напрямую, они зачастую контролировали опосредованно, ведь финансовая система и банки находилась под их управлением. К началу XX века иностранные вложения составляли 45 % всего акционерного капитала. Из них более половины (54,7 %) — в горной и металлургической промышленности. В итоге сколь бы бурным ни был рост российской экономики, сливки неизменно доставались иностранцам, а у России появлялись долговые обязательства, которые дополнительным бременем ложились на отечественный капитал, не говоря уж о простом народе. При этом доходы казны неуклонно снижались. Например, в 1884–1891 г.г. среднегодовой вывоз хлеба составил 408 млн. пудов при средней выручке 333 млн. руб., а в 1893–1897 г.г. вывозя по 509 млн. пудов в год, удалось выручать в среднем лишь 316 млн. руб.