А прямо передо мной возникла чья-то знакомая долговязая фигура с перекошенным от напряжения лицом, и, не успев сообразить, кто это и зачем, я машинально выкинул вперед руку с зажатой в ней сталью, и фигура, издав хлюпающий вздох, согнулась пополам и стала оседать на бетонный пол.

В следующее мгновение я захлопнул дверь, и один из замков автоматически защелкнулся. Так же автоматически я закрыл и все остальные запоры. Руки были почему-то скользкие и в то же время как бы липкие.

За дверью раздавались крики, эхом отдающиеся от стен и от того неразборчивые.

А потом в дверь посыпались удары.

Я побрел на негнущихся ногах в ванную.

Тщательно закрыл за собой дверь на шпингалет.

Долго разглядывал свои руки, испачканные кровью участкового.

Сознание было странным образом заторможено, но сквозь застилавшую его пелену все настойчивее пробивалась мысль: «Ну, вот и все».

Да, это был конец.

Я ударил Курнявко ножом и, если не убил его сразу, то тяжело ранил. Плюс участие в трафике наркотиков. Плюс все прочие отягчающие обстоятельства. В итоге — остаток жизни предстоит провести в тюрьме.

Тебе это тоже по фигу, Алька?

Наверное, да.

Но почему-то не по фигу сознание того, что я только что лишил жизни человека. В принципе, неплохого человека. Того, кто пытался исполнить свой долг. Того, кто предлагал тебе помощь и пытался вытянуть тебя из все больше засасывавшей тебя ямы.

Так стоит ли жить после этого?

Господи, ну почему все закончилось именно так? Разве с самого моего рождения передо мной лежал только этот путь? Почему я убил себя раньше срока, Господи? И если есть выход из этого тупика, то покажи, как из него можно выбраться!.. Надоумь и направь меня, Господи!..

Я бормотал эти слова в каком-то забытье, в исступлении, и видел, что по моему заросшему щетиной лицу катятся слезы. Страшен, отвратителен и ненавистен был я в тот момент самому себе.

А руки продолжали действовать независимо от меня. Они напустили в ванну воды, открыв до отказа оба крана, и этот шум немного приглушил удары в дверь и крики людей на площадке.

Я содрал с себя все, что на мне было, и плюхнулся в воду.

Потом было какое-то беспамятство, провал в памяти, и я пришел в себя от того, что мне вдруг стало хорошо, легко и свободно.

Вода продолжала наполнять ванну, в которой я лежал, только она почему-то становилась все темнее, словно та кровь, которой были испачканы мои ладони, сочилась из жил прямо сквозь кожу, и это уже была не чужая, а моя собственная кровь.

И куда-то отступила и боль в голове, и судорога, стянувшая внутренности тугой петлей, и куда-то разом делись все тяжкие и тревожные мысли, и хотелось только одного — спать, спать, спать...

Что это так настойчиво жужжит? Захмелевший от цветочного нектара и потому беспредельно обнаглевший шмель? В общем-то, похоже. Только откуда он взялся в моей квартире? И не просто в квартире, а в ванной.

Подожди, подожди... В ванной? Я что — заснул в ванне, наполненной водой, под несмолкаемый стук в дверь стражей порядка?

Но теперь, если судить по тому, как себя чувствует тело, я вовсе не плаваю в воде! Я бы сказал, что лежу в мягкой, довольно уютной и, как ни странно, в чистой постели...

Значит, пора открыть глаза.

Ого!

А ведь это — действительно постель! И дело происходит вовсе не в ванной, а в какой-то комнате. В типичной семейной спальне с окнами, тщательно зашторенными темно-зелеными гардинами, сквозь которые едва пробивается смутный рассвет.

Прямо перед моим носом — тумбочка, на которой надрывается будильник, и стрелки его показывают шесть часов. Скорее, утра, чем вечера.

Дальше идет стена, вдоль которой простирается мощный четырехстворчатый шкаф, а в углу рядом с дверью стоит кресло, на котором в беспорядке навалено какое-то барахло.

А самое главное — все это явно ЧУЖОЕ! Потому что у меня никогда не было ни этой мебели, ни этой комнаты, и даже этот жужжащий будильник я первый раз вижу!

Ничего не понимаю! Где я?

Я же отчетливо помню то, что напоследок застряло в моей памяти: ванна, полная темной, словно ржавой воды... удары в дверь... ощущение отчаяния и смертной тоски, подкатившее к горлу тугим комком...

Или это был сон? А может, мне это привиделось под кайфом — нож, заманивание Сушняка, убийство Курнявко? Что, если на самом деле все было по-другому? Предположим, Сушняк пришел ко мне, и мы с ним договорились мирно, и он дал мне зелье в долг, а когда я вколол себе дозу, то из моего подсознания и вылез этот жуткий кошмар-альтернативка?..

Что ж, возможно. Вспомни, тебе ведь и не такое виделось под кайфом, причем с такой достоверностью, какая даже в глубоком сне не может быть достигнута... Но все равно непонятно, как я попал в это незнакомое жилье и в эту чужую чистенькую постель...

Проклятый будильник, все жужжит и жужжит, словно не пружина у него там внутри, а миниатюрный вечный двигатель! Знать бы, как он отключается... ага, наверное, вот этой кнопкой...

И кому могло прийти в голову завести его на такую рань? Мне-то он точно не нужен — я уж и не помню, когда последний раз пользовался этим садистским изобретением.

Не-ет, ребята, вот что я сейчас сделаю. Натяну одеяло на голову и придавлю еще несколько часиков, чтобы мир вокруг меня окончательно устаканился.

Но выполнить свое намерение я не смог.

Что-то сильно толкнуло меня в спину, и женский голос сварливо осведомился:

— Ты еще долго собираешься валяться? Вставай давай, а то опять проспишь!..

Этого мне еще не хватало! Каким образом рядом со мной очутилась какая-то тетка? Неужели я вчера так надрался, что меня подобрала на улице девица легкого поведения? Хм, если вспомнить, в каком состоянии я в последнее время находился, то ей либо очень приспичило, либо по своей натуре она настолько не брезглива, что ей надо давать медаль за терпение. Хотя...

Я провел рукой по своему телу, потом — по лицу.

Как ни странно, нет того зуда, который бывает от застарелой грязи, и щетина, пребывавшая на грани превращения в бороду, куда-то делась.

— Ты слышишь меня, Алька? — произнес все тот же голос над моим ухом. — Встава-ай, засоня!.. Тебе же через полчаса выходить!..

На этот раз рука моей соседки по постели потрясла меня за плечо.

Я обернулся.

Вот те на! На «ночную бабочку» девица явно не похожа. Обычная девушка, точнее — молодая женщина примерно моего возраста, вовсе не крашеная блондинка, довольно миловидная даже с утра, и косметикой не злоупотребляет. А еще она знает, как меня зовут.