– А это Лин, – продолжает Сюзи, указывая взглядом на парня слева от меня, который кивает мне, но не произносит ни слова. На нем большой, не по росту, синий пуховик, в котором Лин выглядит как в коконе – капюшон поднят, руки засунуты глубоко в карманы.

Такое впечатление, что он их решил не вынимать оттуда до самой весны, а сейчас промерз так, как никогда в жизни. Возможно, его прислали сюда из каких-нибудь теплых краев, Калифорнии, например, или Флориды. Оттуда, где небо всегда голубое, а воздух пахнет кокосами.

– Я Джаспер, – представляется третий парень, тот, что в одном свитере с оленем. Он улыбается, приподнимает бровь и говорит, протягивая мне бутылку: – Виски?

Но я игнорирую его предложение.

Мне не интересно, как их зовут; я пришла сюда не чтобы тусоваться с ними – пить виски, жарить зефир на костре и рассказывать глупые детские страшилки.

– Вы должны потушить огонь, – вновь, еще жестче повторяю я.

Ретт ухмыляется, берет палку и тычет ею в костер, поднимая еще больше искр, которые сыплются на ветки, дразня деревья.

– Может, нам следует послушать ее, – говорит Лин, пожимая плечами в своей слишком большой для него куртке. – После всего, что случилось…

Ретт взмахивает палкой, с ее обугленного почерневшего кончика поднимается вверх струйка сизого дыма.

– Заткнись, Лин, – говорит он, обнимая свободной рукой Сюзи. – Мы об этом не говорим.

– Да кому она расскажет? – отвечает Лин, бросая быстрый взгляд на меня.

– Всем, кому захочет, – говорит Джаспер, помахивая в воздухе бутылкой.

– Вот засада, – бормочет Лин и пинает ногой снег, выбивая под ним ямку в красноватой глинистой земле, которая прилипает к его башмаку.

По его глазам я вижу, что ему есть что сказать, только сделать этого он не может.

– Вся эта история – сплошная засада, – соглашается Ретт, втыкая дымящуюся палку в снег возле ног, и смотрит на Лина из-под своей смешной шапки так, словно приказывает ему молчать. – Но что сделано, то сделано.

Теперь я понимаю, что передо мной не просто трое парней, которые украли где-то бутылку спиртного и пошли на озеро, чтобы выпить ее. Нет, у них здесь что-то вроде собрания. Сходка. Они здесь, чтобы тайком от всех поговорить о том, что случилось. А что случилось?

– Дорогу рано или поздно расчистят, и тогда нам так или иначе придется иметь с этим дело, – поднимает на него глаза Лин.

– Твари не знают, что случилось, – холодно отвечает ему Ретт.

«Твари»? Я знаю, что так парни иногда называют вожатых.

– Твари – идиоты. Во сто раз хуже придется, когда следователь свои вопросы начнет задавать, – говорит Джаспер. Тут его пошатывает, и из бутылки, которую он держит в руке, на снег падает несколько янтарных капель. – Этот лагерь был для меня последним шансом, – его брови сходятся к переносице, во взгляде читается неуверенность и страх. Он очень боится того, что с ним может произойти. – Если я засвечусь, – продолжает он, – мои предки меня обратно домой не пустят.

Они замолкают, и слышен только ветер, который поднимает белые вихри с поверхности озера, свистит в ветвях деревьев, сдувая с них снежные шапки. Здешнему лесу не нравится наше ночное сборище, наши громкие голоса, языки пламени и снопы искр. Мы разбудили лес, и это очень плохо.

– Вы говорите о парне, который умер? – осмеливаюсь спросить я.

От моих слов все дружно вздрагивают. Я тяжело сглатываю, чувствуя на себе сразу столько взглядов, и сразу понимаю, что я здесь в абсолютном меньшинстве. Пожалуй, не стоило мне сюда приходить, плохая это была идея. А сейчас над полянкой повисает напряженная тишина, даже деревья, кажется, склоняются ближе, внимательно слушают, шевелят ветками, пробуждаясь от снежного сна.

Мое сердце грохочет. Мой желудок сжимается в тугой узел.

Но затем Ретт говорит, переводя гневный взгляд на Сюзи:

– Что ты ей растрепала?

– Ничего, – поспешно отвечает Сюзи, разводя руки в стороны, желая показать, что она здесь ни при чем. – Да ты все равно ничего мне не рассказывал. Я знаю только то, что подслушала в лагере от других.

– Отлично, – криво усмехаясь, замечает Джаспер. Его вновь шатает, и он, с трудом удерживая равновесие, отступает на шаг назад от костра. По-моему, Джаспер уже набрался. – Значит, мы с вами уже в заднице.

– Я знаю только, что парень умер, и больше ничего, – качаю я головой.

А еще знаю, что той же ночью Оливер ушел в лес. И что я нашла его среди деревьев. А вчера он ходил вдоль озера на кладбище и стоял там у могилы Уиллы Уокер. И еще знаю, что в ту ночь, когда была снежная буря, случилось что-то очень, очень нехорошее.

Один парень выжил. Второй парень умер.

– Это был несчастный случай, – слегка заплетающимся языком произносит Джаспер, глядя на меня через костер. Брови у него подняты, голова слегка наклонена влево. Он хочет, чтобы я поверила ему. Пытается убедить меня, что это был всего лишь несчастный случай. И нечего об этом говорить. И думать об этом не надо. Занимайся, дескать, своим делом, отстань.

Но я не отстаю и продолжаю расспрашивать:

– Как он умер?

Ретт бросает обугленную палку в костер догорать.

– Тебе же сказали, что это был несчастный случай, – рычит он, снимая руку с плеч Сюзи. Злой. Пьяный. Он не хочет, чтобы я стояла здесь, возле их костра, и задавала вопросы.

Вновь над полянкой повисает напряженная тишина, и я понимаю, что, пожалуй, зашла слишком далеко. Ретт смотрит на меня, словно готов броситься и схватить за горло, лишь бы я замолкла. Внутренний голос все настойчивее требует, чтобы я повернулась и ушла… но я остаюсь на месте.

Джаспер откашливается, его вновь заносит влево, и он с трудом удерживается на ногах.

– Голосую за то, чтобы всем нам беспробудно пить, пока не расчистят дорогу, а затем… ко всем чертям отсюда, – он запрокидывает голову, в очередной раз прикладывается к бутылке, и у него начинают смыкаться глаза. – Когда я… напьюсь, мне все… по бар… барабану.

Вижу, как закатывает свои глаза Сюзи. Джаспер слишком сильно напился, и это начинает раздражать даже ее.

Снова короткое молчание, которое я нарушаю, задавая вопрос, который, наверное, лучше было бы придержать, но этого у меня не получилось.

– Что именно по барабану?

– Голоса, – поспешно, почти шепотом отвечает Лин, и делает это раньше, чем его успевает остановить Ретт. Глаза Лина смотрят на меня так, словно я должна догадаться сама, о чем он говорит. Словно лунная ведьма действительно может прочитать его мысли. Понять то, что он скрывает за плотно сомкнутыми губами.

И, быть может, я на самом деле знаю, что он имеет в виду.

Вспоминаю о тех звуках, которые я слышала, когда была маленькой. Они эхом доносились с кладбища – плачущие причитания, безумные завывания мертвецов. Как и все Уокеры до меня, мы слышим, чего не могут слышать остальные. И видим тоже.