Конечно, я не рассказывала ему о моей связи с Эриком Жуффа, и уж тем более не стала объяснять, что этот мужчина, в сущности, сам позволял жизни внушать ему многочисленные неврозы. Бывало, я откровенно говорила Ангелу о своих отрицательных сторонах, но тут он прекращал разговор: «Ты это выбрала…» И действительно, я это выбрала, но ведь я могла бы выбрать и другое. Например, в тот день я выбрала утренний сон, а он выбрал барашка. Чем не свобода выбора по Декарту? Подавляя в себе сожаление, ведь эта дьявольская склонность принуждает нас жить, скатываясь в горечь, я посчитала, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров: я не собиралась выходить замуж за Ангела, и прекрасно, что на этом этапе нас связывают очень важные вещи. Мы не обременяли друг друга пустыми разглагольствованиями (приступ болтливости Ангела не в счет), и у нас будет барашек. Я терпеть не могу историй, от которых ничего не остается, да я и не знаю ни одной такой. Даже садовник с площади Вогезов, о нем я уже упоминала, оставил мне черенки лавровой розы, которые разрослись в кусты и теперь украшают наш двор. Да, это и есть жизнь.

Ангел сразу же спросил меня, как я намереваюсь назвать барашка. Он хотел, чтобы имя было коротким, но посоветовать ничего не мог. Сама я про имя особо не задумывалась, и это доказывает: когда судьба хочет, она сама выбирает. Не понятно? Я хотела спросить: «Ты бы как назвал?» – но остановилась на первом слове, и получилось «Туа…», и это прозвучало так хорошо, что я повторила:

– Туа…

Мне понравилось. Сомневаясь, что Ангел понял, я сказала:

– Хочу назвать его Туа, как ты[10]. Это мне будет напоминать о тебе.

Имя показалось ему подходящим, и он принялся задавать мне множество вопросов, желая убедиться, что Туа ждет хорошее обращение. Затем он строго предупредил: ягненок ни в коем случае не должен спать в моей комнате до того, как его повезут на континент.

– Я тоже не буду там спать, – добавил он, – если только ты не захочешь выйти за меня замуж.

Что ж, ягненок может остаться на лугу, и мы тоже можем там развлекаться. Единственная фраза, показавшаяся мне странной, – «выйти замуж». Выйти замуж? Не значит ли это, что мне повезло встретить холостяка пятидесяти двух лет, решившего, в довершение всех своих бед, жениться на мне! Ну, нет, я генетически запрограммирована, чтобы всей душой воспринимать и мужчин, и животных (некоторых), но без отягчающих обстоятельств. Вот почему эта странная идея могла возникнуть только в голове Ангела, но никак не в моей.

Есть ли смысл быть вместе на протяжении сорока, пятидесяти или даже шестидесяти лет? Что, в наши дни нам нечем больше гордиться? Есть ли смысл смотреть на счастье так же, как корова смотрит на проходящий мимо нее поезд? Разве не лучше, просыпаясь с желанием сменить тысячи слов, пусть даже самых нежных, на тысячи людей, у которых, как и у меня, есть уверенность, что можно изменить свою судьбу, изменить представление о жизни, изменить саму жизнь, которые готовы искать истину ради удовольствия никогда не останавливаться. Нельзя любить мужчину, о котором знаешь, что однажды он принесет тебе несчастье, а еще хуже услышать грубые слова, которые как тучи омрачают сердце. Кокетничать с зеленым липом маки – разве это не есть счастье?

Конечно, всего этого я не сказала Ангелу, но я объяснила, что замужество для меня невозможно, что этого никогда не случится, ведь у меня есть Незнакомец с площади Вогезов.

Выслушав меня, он принял корсиканский вид, то есть стал похожим на муфлона с угрожающе выставленными вперед рогами, что придавало ему малоприятный вид.

– А, у тебя есть мужчина! – заключил он, и по его голосу чувствовалось, что он на грани слез.

Я сказала, что мое нежелание выходить замуж никак не связано с тем, что я люблю кого-то, с кем мне хочется спать, что есть некий мужчина, который ничего не знает обо мне и которого я не знаю.

Он задумался. Надолго. А затем сказал:

– Понятно, ты все-таки чокнутая.

Где-то я это уже слышала.

– А, нет, успокойся! – отмахнулась я. – И я собираюсь стать хорошей матерью для Туа.

Он надулся, но это не помешало ему заняться вечером со мной любовью, потому что, пока информация из мозга согласовывается с чувственным влечением, может пройти несколько дней.

Очевидно, что Ангел был умен, потому что он посчитал бесполезным лишаться нашего великолепного горизонтального взаимопонимания вплоть до моего отъезда. Во всяком случае, он понял главное: женщину можно использовать по полной, особенно когда она живет заложницей в овчарне и находится в твоей власти из-за милого барашка. Все было бы хорошо, если бы он не заговаривал со мной о замужестве десять раз в день и на следующей неделе, двадцать раз в день, а если не двадцать, то тридцать.

После того как Ангел показал мне Ариадну, о которой всегда критически отзывался, поскольку не любил ничего из мира «внизу», я окончательно успокоилась. Я действительно любила Ангела и действительно считала его исключительной личностью, но знала, что он заблуждается относительно меня. Я – это я. Мне хорошо везде, где я нахожу красоту и пару горячих рук. И чувства другого человека еще не достаточная причина для того, чтобы вырвать меня откуда бы то ни было с корнем, как цветок из горшка, который при солнечном свете и достаточном поливе неплохо себя чувствует. Я сделала попытку объяснить все это Ангелу, но, видимо, переборщила с запутанными словосочетаниями, которые подбирала специально, поскольку мне было жалко его. Но он сухо меня перебил:

– Ты просто не устаешь, я это хорошо вижу. В растительном мире это называется противодействующим видом, он всюду лезет и ко всему приспосабливается.

Хорошо хоть сорняком не назвал…Что ж, будучи противодействующим, оппортунистским видом, я все-таки предпочитаю Незнакомца с площади Вогезов всему уже знакомому, пусть и давшему мне столько радости. И кстати, ни один идеалист не является по-настоящему оппортунистом, – а я все-таки считаю себя идеалистом.

Я не стала возражать Ангелу, убежденная в том, что в паре худшая роль у того, кто не хочет или больше не хочет. Пока что я еще хотела, и мы занимались любовью по вечерам. Иногда я ловила себя на том, что стала настоящей корсиканкой – готова подчиниться «своему» мужчине, если это, конечно, не расходится с моими собственными интересами.

Ангел и я, мы расстались друзьями, а его мать, мадам Антон, смотрела, как я уезжаю, вытирая глаза рукавом. О барашке было решено никому не говорить, кроме родственника, работающего в Национальной морской компании Корсики. «Раз уж мы расстаемся, это к лучшему», – сказал мне на прощание Ангел, но я думаю, что он сказал так из вежливости, а в глубине души просто боялся выглядеть дураком.

В книжном магазине на площади Пальмьер в Аяччо я купила перед отплытием книгу по разведению овец, которую и зубрила, сидя на палубе, пока ветер пытался с корнем вырвать мои волосы при выходе судна из залива.