Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что значит «больше»? — переспрашивает он через несколько секунд уже спокойно. — Разве ты когда-то навязывалась?
Я бы и рада взять себя в руки и перейти на сдержанный тон, но это выше моих сил. Кажется, тот разговор, о котором Камиль столько твердил, состоится так или иначе. Прикрыть распечатанный ящик Пандоры уже не удастся.
— А разве не так ты думал, когда прислал тот огромный веник мне на день рождения, вместо того чтобы прийти самому?
— Нет, я так не думал. Ты прекрасно знаешь, почему я не пришел.
— Из-за Ильдара и бла-бла-бла. — Закатив глаза, я рисую в воздухе кавычки. — Только Ильдар никуда не делся, но ты почему-то все равно второй день торчишь на моем пороге. Кто я, по-твоему? Отбитая дурочка, которую можно трахать по необходимости?
Лицо Камиля багровеет.
— Что ты несешь? Я разве давал тебе когда-то повод так думать?
— А разве нет? — Окончательно потеряв контроль над эмоциями, я истерично топаю ногой. — И знаешь, что самое паршивое? Мне даже обвинить тебя не в чем… Потому что инициатива во всем действительно была только моя! А ты просто наблюдал, забавляясь. Что еще выкинет эта сумасшедшая? Отсосет мне в прихожей? Завалится ночью с предложением сыграть в бильярд? Ты позволял мне быть рядом до тех пор, пока тебе было это интересно. Но едва дошло до чего то посерьезнее, как например, появиться на моем дне рождении перед моими друзьями, ты просто слился. И неважно, какая была для этого причина…
— Я не планировал сливаться и действительно собирался прийти.
— Правда? Тогда почему не смог нормально извиниться после? Почему даже словом не выдал намека, что тебе не все равно?
Я пытаюсь рассмеяться, но вместо этого легких вырывается приглушенный булькающий звук, а из глаз щедро катятся слезы. Случилось то, чего я боялась больше всего: я разревелась перед Камилем.
Кажется, этот факт стал неожиданностью не только для меня. Лицо Камиля приобретает выражение растерянности, после чего он делает шаг ко мне.
— Дина, я пытался…
— Тогда ты пытался очень херово! — выкрикиваю я, уворачиваясь от его рук. — Ты мне сердце разбил, понимаешь ты… Никто, ни разу в жизни не делал мне настолько больно. И сейчас я себя не узнаю… Я всего опасаюсь, я стала мнительной … Я просто хочу вернуть себе себя… И не понимаю, какого черта тебе от меня нужно… Устала… Я так устала… Меня от себя тошнит. Хватит мучить меня! Я уволилась, чтобы тебя не видеть. Какого черта ты таскаешься ко мне и приглашаешь меня завтракать?
Воды в глазах так много, что я напрочь перестаю видеть. Только чувствую, как Камиль ловит меня за плечи и прижимает к себе так, что трещат ребра.
— Все, хватит… Хватит, девочка моя хорошая. Прости меня… Прости за все. И за день рождения особенно. Я был не прав, слышишь? Таскаюсь, потому что мне до тебя далеко не все равно… Тогда я сильно растерялся.
31
Я даже не помню, как мы оказываемся на диване в позе, которую мой ехидный внутренний голос окрестил «папины объятья». Я сижу на коленях Камиля, уткнувшись в его плечо мокрой щекой, а он обнимает меня за талию и ласково поглаживает по спине. Анализировать этот вопиющий союз силы и слабости нет сил, да и не хочется, если честно. Я чувствую себя выпотрошенной под ноль, но при этом какой-то… чистой, что ли. Мое нынешнее состояние едва ли можно назвать умиротворенным, но измучившей меня боли внутри точно больше нет. И от этого так хорошо… Так хорошо, что кажется я могла бы провести на его коленях пару недель.
— Успокоилась немного? — голос Камиля вибрирует у меня в грудной клетке.
— Уже затекли ноги? — с приглушенным смешком бормочу я.
Вместо ответа он прижимает меня к себе крепче — мол, совсем нет, и я снова расслабленно опрокидываю голову ему на плечо. Хорошо, так хорошо… Может быть, так хорошо мне не было ни разу в жизни.
— Напугала меня.
— Чем? — усмехаюсь я. — Слезами?
— Конечно. Все мужчины их боятся.
— Извини. Я и сама не знала, что так умею.
Камиль снова гладит мою спину, и в гостиной воцаряется молчание. Хорошо. Так хорошо.
— Пить хочешь?
Я быстро мотаю головой. Внутри меня царит такая эмоциональная стерильность, что не хочется нарушать ее чем-то настолько банальным, как кофе или чай. И с его коленей не хочется слезать тоже.
— Ты сейчас жалеешь меня? — тихо спрашиваю я, разглядываю тюль, покачивающийся от легкого дуновение ветерка.
— Нет. С чего я должен тебя жалеть?
— Потому что я расплакалась.
— Совсем нет. Жалость определенно не то слово.
— А какое оно — «то слово»?
— Не знаю. Тронула, может быть. И еще отрезвила.
Я непроизвольно напрягаюсь.
— Отрезвила? Это как?
— Не уверен, что смогу подобрать правильные слова, и ты оскорбишься.
— Давай уж, не бойся. Если что — я просто выцарапаю тебе глаза.
Рассмеявшись, Камиль шутливо стукает меня по бедру.
— Вижу, приходишь в себя. — И добавляет уже серьезнее. — Было полезно увидеть чужую ранимость. Ты всегда была такой сильной и дерзкой, что я перестал бояться тебя обидеть или сломать.
— Ты только что озвучил мой самый большой страх. Что люди вокруг перестанут считать меня крутой и неуязвимой.
— Ты по-прежнему крутая и неуязвимая, можешь не переживать.
Его голос звучит так мягко и по-доброму, что я, не выдержав, улыбаюсь. Пусть погода сегодня не солнечная, но я чувствую себя купающейся в теплом золотом свете. Никогда не думала, что смогу наслаждаться возможностью быть слабой. Словно тяжеленный рюкзак сбросила с плеч.
— Ладно, на сегодня предпочту тебе поверить.
— Хорошо. Так вот, как я уже сказал, я был не прав в отношении тебя. Еще раз прошу прощения за испорченный день рождения и за то, что вовремя не объяснился. Я ведь могу быть с тобой честным?
— Уж будь таким, пожалуйста. Утешительные байки мне точно не нужны.
— Я не буду врать, говоря о том, что с первых дней нашего
