litbaza книги онлайнСовременная прозаБутырский ангел. Тюрьма и воля - Борис Земцов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 37
Перейти на страницу:

За первым залётом — второй. Сюжет — как по трафарету с предыдущего. Видели арестанты, как из того же общакового холодильника Петрович от не своей палки колбасного сыра кусок норовил отломить. Совсем нехорошо, что между первым и вторым событиями всего два дня прошло. Выходило, что никакого урока из первого проступка он не извлёк. Значит, ни в грош не ставил ни арестантский кодекс, по которому воровство у своих — грех великий, ни мнение представителей отрядного блат-комитета, которые ему про это напоминали. Это уже серьёзно! Предстоял Опарышу вызов в «угол»[43] и тягостный разговор по поводу всего случившегося. Такой разговор уже непременно предполагал наказание.

В тот самый день, когда этот вызов должен был грянуть, умудрился он ещё раз отличиться. И уж самым непростительным образом.

Застукали Опарыша за тем, как он с обиженными полоскался: колбасу из посылки вместе ел. И не просто ел, а от одного куска по очереди откусывал. Такое арестанту с пятью годами отсиженного уже не прощается.

Словом, когда позвали Петровича в «угол», хорошего ждать было неоткуда.

Ничего хорошего и не случилось. Не знаю, что говорил в этот момент в своё оправдание Володя Петров, говорил ли что-то вообще. Скорее, просто отмолчался. Разве что носом шумно воздух втягивал, как это часто с ним в последнее время бывало.

А вердикт вполне предсказуемый был. Решено было Опарыша переложить, переселить с участка «для порядочных» в проходняк «для обиженных. Территориально это было, с учётом сжатых лагерных пространств, всего в нескольких метрах от места его прежнего расположения. Если же оперировать категориями, по которым жизнь в зоне организована, выходило, что перемещался Володя Петров просто в иное измерение. Соответственно получал ярлык, от которого до конца срока не отскоблиться. Больше того, такое клеймо арестант и по освобождению до дней своих последних сохранял. Шутка ли, лишиться статуса порядочного! Шутка ли угодить в сектор для обиженных! Стать нерукопожатным и всякого прочего внимания недостойным.

Кстати, угодить туда — означало пробыть там непременно до конца срока, ибо механизма возвращения оттуда не существовало вовсе. Туда — можно. Обратно — нет! Как в некоторых видах зубчатой передачи. Движение только в одну сторону.

После этого и у меня, даже с учётом всех последствий воздействия человеколюбивой литературы, не было желания поддерживать даже минимальные бытовые внутрибарачные отношения с Петровичем. Как-то в приступе самокопания, которым иногда грешил во время своего срока, хлестанул сам себя: боишься!

Потом сам себя одёргивал, успокаивал, потому что тут всё вполне складно получалось. Ведь было чего бояться: начни я общаться с тем, кто за грехи в «обиженку» определён, сам бы сильно рисковал туда следом угодить. И туго бы мне пришлось в поисках слов и аргументов, чтобы статус свой отстоять.

Логика стройная, а внутри всё равно беспокойство корячилось: струсил, струсил, струсил…

Так бы и думал, тем бы и угрызался, да случился в арестантской биографии Запарика-Опарыша ещё один вираж, после которого оставалось мне лишь покачать головой: ушёл он в столотёры.

Впрочем, никакой это был и не вираж, а вполне осознанный шаг, скорее даже, прыжок в ту сторону, о которой я уже говорил. Туда, куда, в арестантском измерении можно, а обратно — никак.

Столотёры — те, кто в лагерной столовой со столов грязную посуду и остатки еды собирают. Должность столотёра — козья, из разряда неуважаемых, нерукопожатных. Зато — сытая. Руководство столовой (разумеется, из козлов) расторопность столотёров стимулирует, подкармливает: то маслица у диетчиков отщипнёт, то мясца с мослов подрежет. Понятно, последний фактор для Опарыша роль наживки и сыграл. Ну и заглотил Володя Петров эту наживку. Сам видел, когда пришел на ужин после второй смены, как восседал он в кампании таких же столотёров в особом козьем кутке, что из общего зала через окошко «раздача пищи», просматривался. Восседал и что-то вкусное прямо из бачка-девятки, в которых баланду на арестантские столы подают, за обе щеки наворачивал. Искреннее удовольствие лицо его излучало.

Ну и на здоровье!

А русская литература — штука непростая и противоречивая. Кого — оправдывает, кого — окрыляет, кого — похоронить помогает.

Глядя на Опарыша, котёл обнимающего, вспомнил не Достоевского, не Толстого не Горького. Вспомнил ныне затюканного и полузабытого Аркадия Гайдара. Не «человек — звучит гордо» вспомнилось. Мальчиш-Плохиш вспомнился. С бочкой варенья и ящиком печенья.

Совсем простенькая параллель. Примитивная ассоциация.

Видимо, не прибавил мне лагерь интеллекта…

Герасим с пятого барака

Много говорить на зоне не принято.

Не приветствуется.

Не дай Бог, в категорию болтунов, по тюремному — «балаболов», угодить.

К последним отношение соответствующее со всеми вытекающими последствиями. От «балабола» до фуфлыжника[44] — совсем рядом, а оттуда и в петушатник[45] лихо загреметь запросто.

Ступеньки известные. Скользкие и покатые. Скатиться по ним — раз плюнуть, а обратно подняться, вскарабкаться — уже никак. Не было случая, чтобы кто-то здесь, свое лицо потеряв, его назад вернул. Как в некоторых видах зубчатой передачи — все движения только в одну сторону.

Николай Нечаев, на воле — дальнобойщик, угодивший на зону за неосторожную «мокруху», в лагерной жизни — «мужик»[46], эти истины усвоил твердо и следовал им чётко. Особых усилий при этом не предпринимал, не пыжил, как здесь говорят. Он и на воле был на слова не очень щедрым. А тут, с учётом всех параграфов неписанного кодекса порядочного арестанта с поправкой на все местные строгости, молчаливости только год от года прибавлял.

Так наприбавлял, что стал вскоре обходиться самым минимумом слов, все чаще вместо слова просто жестом отделывался: то кивнет, то рукой махнет, то плечами пожмет.

От такой формы общения два конкретных положительных момента. Во-первых, подобный стиль избавлял от общения с теми, с кем общаться вовсе не хотелось. Во-вторых, максимальная молчаливость на нет сводила всякий риск сказать-сболтнуть что-то лишнее, за что «добрые соседи», если и не потянут в угол[47] для объяснений, так уж запросто поднимут на смех. Едкий арестантский смех с приколами, близкими к издевательству. А уж с этим у лагерной публики никогда не задерживалось.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 37
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?