него психическое расстройство; и даже медработник может отмахнуться от такого пациента, решив, что он излишне драматизирует. Бергин и ее коллегам удалось вмешаться в этот процесс, встав на сторону пациентов и объяснив остальным причастным, что именно ЧМТ вызывает некоторые из этих симптомов и поведенческих реакций.

На пути диагностики и лечения иногда возникают еще более заурядные препятствия. Не в каждой больнице есть магнитно-резонансный томограф, а там, где есть оборудование, может не быть служащих, которые дежурят двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Жертв из сельской местности и малообеспеченных районов однозначно необходимо перевозить в травматологические центры, а это слишком дорого. Прибавьте к этому недостаточную компетенцию специалистов, оказавших первую помощь, и такой же персонал служб экстренной помощи, и многие пострадавшие до конца жизни будут пытаться справиться с последствиями невидимой, невыявленной, неподтвержденной травмы, и при этом ситуация практически всегда обернется против них, – их посчитают сумасшедшими, и именно их обвинят в произошедшем[63]. Правозащитники рассказывают о женщинах, которые теряли работу и право опеки над детьми; о женщинах, не имеющих практически никакой и совсем никакой медицинской, эмоциональной и финансовой поддержки. Велла помнит участницу исследования, жизнь которой «была непоправимо разрушена» повреждениями мозга, вызванными удушением. Она потеряла работу, переехала обратно к родителям, и нуждалась в постоянном сопровождении. «Она выходила на крыльцо и забывала, куда шла», – рассказывает Велла. Другая женщина, о которой писала Велла, разучилась читать и писать, и ее детей забрала служба защиты, потому что они решили, что эта женщина не в состоянии за ними ухаживать (Велла говорит, что эта женщина вновь научилась читать и писать и восстановила опеку над детьми). Нередко жертвы домашнего насилия плохо помнят происшествия, которые навлекли неприятности на их сожителей. Они были в одной части дома, и внезапно оказались в другой, а вспомнить последовательность событий не удается. Они описывают ситуацию расплывчато, но правоохранительные органы и суды возлагают бремя доказывания на их плечи. Неподготовленным сотрудникам кажется, что такие потерпевшие лгут. Часто жертвы ведут себя истерично, и это тоже может быть проявлением симптоматики. То, что исследователи знают о солдатах, футболистах и жертвах автомобильных катастроф, только сейчас становится достоянием сообщества по борьбе с домашним насилием: частичная потеря памяти, отказ от показаний, изменение деталей и другие проявления, включая тревожность, повышенную бдительность и головные боли, могут быть симптомами ЧМТ.

Кэмпбелл назвала эти факторы риска опросником по оценке риска. Вспоминая свою прошлую профессию, она предполагала, что медсестры будут использовать этот опросник в отделениях скорой помощи. Но оценка риска распространилась далеко за пределы этих отделений, и попала в кризисные центры, приюты, полицейские участки, юридические бюро и суды. Сейчас этот опросник используют по всей Америке и во многих странах по всему миру. Он изменил наш подход к осмотру жертв домашнего насилия и помощи им.

Согласно исследованию Кэмпбелл, женщины часто не осознают степень опасности, которой подвергаются, то есть они могут не понимать, как оценить эту опасность в более широком контексте. Могут не ощущать, что опасность растет. Не знать о конкретных переменных, указывающих на предстоящее убийство интимным партнером. Считать, что с детьми всё будет в порядке, и что их наличие даже дает какую-то защиту. Как там говорят: «Он не ударит меня при детях».

Теперь семья Мишель знает: то, что Роки не давал девушке с ними видеться – признак контроля через принуждение. Но раньше они этого не знали. А еще они не знали того, что доступ агрессора к оружию является одним из индикаторов наибольшего риска последующего убийства в связи с домашним насилием. Пол Монсон никогда не задумывался, есть ли у Роки оружие. У всех в Монтане есть оружие, а если и нет, то его легко достать.

Как-то раз полицейский в Биллингсе сказал мне, что в Монтане стоит человеку достигнуть совершеннолетия, как оружие буквально начинает сыпаться на него со всех сторон. Теперь Салли знает о сталкинге, о зависимостях, о непостоянной занятости. Но они с мужем слишком поздно об этом узнали. Невероятная эмоциональная тяжесть сожаления и вины, теперь этого не забыть. И они бы так хотели узнать об этом раньше.

Но ведь Мишель знала, что Роки опасен, даже если она и не понимала насколько. Мишель подозревала. Потому что она инстинктивно отказалась выдвигать против него обвинения. Она знала, потому что в воскресенье перед смертью была в гостях у Алиссы и Эйвана и говорила о том, каким грубым стал Роки. О том, как она его боялась. О том, что готова уйти. Именно такой контекст, такой набор переменных делает ситуацию настолько взрывоопасной. «Она не собиралась больше терпеть. Это было очевидно», – говорит Эйван. Алисса и Мелани подтверждают. То, как она говорила об этом в последние выходные своей жизни. Она была сыта по горло. И если Алисса, Эйван и Мелани это понимали, очевидно, что понимал и Роки, и это осознание что-то в нем всколыхнуло, напугало его до смерти. В этот раз всё серьезно. Мишель это знала, потому что отправила детей в дом Салли, чтобы обезопасить их. Знала, потому что подала на запрет на приближение, изо всех сил вцепилась в систему, проверяя, поможет ли это.

Но Мишель не знала, как собрать воедино все подсказки, проявившиеся за годы, недели и дни до убийства. Эти подсказки помогли бы девушке увидеть полную картину, которая показала бы, в какой сильной опасности она находится на самом деле. Но Мишель не заметила эскалации, хотя инстинктивно понимала, что ей нужно действовать так, как будто она заодно с Роки.

Зато Мишель видела то же, что и многие женщины до нее: агрессор кажется сильнее системы.

И как именно Мишель это поняла? Все просто: Роки вломился в дом Салли, сбил Мелани с ног, оттащил Салли за шею, когда та пыталась закрыть собственным телом Кристи и Кайла, пыталась их защитить, а потом он похитил Кристи. Расшифровка этих действий имеет решающее значение. Роки ворвался в дом, атаковал двух женщин, насильно забрал ребенка. Эти действия одно за другим указали Мишель на то, что меры безопасности, к которым она пыталась прибегнуть – оставить детей с матерью, разобраться с Роки самостоятельно, и, наконец, заявления о том, что уедет от него навсегда – были слабее, чем то, чего хотел он. Полиция действовала так, как будто жертвы – Салли и Мелани – излишне драматизировали произошедшее с ними. Какой-то парень забирает своего собственного ребенка. Так это же его ребенок. Гендерно-окрашенный посыл имеет решающее значение: мужчины сильные, а женщины слабые.