поздравление, хотя и не помнит как. Женщина представила свою дочь и сказала, как здорово, что внуки и вся семья сейчас в сборе. Она достала фотографии детей и показала Саре. Такие милые. И, кстати, а есть ли внуки у Сары?

Ну и? Есть у нее внуки? Вчера их было четверо. А сейчас двое. Это значит у нее четверо внуков, или всё же двое? Как это посчитать? Убийство плюс убийство плюс убийство. Сара не знала ответа. У меня есть… у меня было. Четверо, сейчас двое. Их больше нет. Всё как в тумане. Она не знала, что отвечать.

Их? Сара помнит, как женщина переспросила. Их обоих? И Сара впервые сказала это вслух: ее внуков застрелил их отец.

К тому времени история прогремела по всей стране: от Биллингса до Солт-Лейк-Сити и Спокана.

Лента для покупок остановилась, продавщица вышла из-за прилавка и обняла Салли, и четыре оглушенные болью женщины стояли так, замерев в флуоресцентном свете ламп, не находя слов.

После такой всеобъемлющей потери переосмысливаешь свое место в мире. Семья Мишель сделала в точности то же самое, что и Кэмпбелл, когда она узнала о смерти Энни: они задались вопросом о том, что же они упустили, как бы они могли вмешаться. Близкие Мишель винили себя. Они замкнулись в своей боли. Салли, Пол, Алисса, Мелани, Гордон, Сара, Эйван… все они несли эти вопросы как тяжелое бремя. Салли набрала вес и в одночасье состарилась. Алисса впала в транс, она ссорилась с Эйваном, пыталась запечатлеть образ Мишель, с маниакальной частотой рисуя и стирая те же линии снова и снова, годами, как будто находилась в плену бумаги. Жизнь Сары и Гордона застыла где-то между горем и виной, в своем личном чистилище без входа и выхода. «Мы потеряли их всех так же, как и остальные, – говорит Сара, имея в виду семью Мишель, – но вся вина лежит на нас».

Салли снились сны. Эти бесконечные сны длились годами. Ей снилась Мишель и внуки, а в ее доме происходили необъяснимые вещи: вдруг включалась автоматическая игрушка Кайла, к которой никто не притрагивался месяцами. Салли чувствовала их присутствие. Что-то дотрагивалось до ее руки, и она понимала, что это Мишель.

Мелани носила под сердцем ребенка, так что Салли, которая была бабушкой, а потом перестала быть ею, снова стала бабушкой через несколько месяцев. Мальчика назвали Митчелл. В память о тете, которую он никогда не увидит.

История убийства Мишель Монсон Мозур до сих пор не утратила резонанса в Монтане. Во время одной из многочисленных поездок в Биллингс, которые я совершала, чтобы поговорить с семьями Роки и Мишель, социальными работниками и полицией, я зашла в офис окружного прокурора Биллингса. Сейчас эту должность занимает молодой мужчина со светлыми волосами по имени Бен Халверсон. Мы общались по телефону, и когда я упомянула, что хочу поговорить о деле Мишель, он ненадолго замолчал, а затем сказал срывающимся голосом: «Сейчас это дело преследует меня». Когда Мишель застрелили, Бен Халверсон был еще подростком. Он не знал ее лично. Никогда не встречался ни с кем из ее семьи. В частной беседе Халверсон сказал, что в своей личной и семейной жизни никогда не сталкивался с домашним насилием. Прокурор вырос в благополучной семье: они с родителями ездили в загородный клуб, а там никто не говорит о домашнем насилии. Но смерть Мишель подтолкнула Халверсона к этой работе.

В тот день, когда я отправилась поговорить с Беном Халверсоном, к нам присоединилась Стейси Тенни с кипой дел о домашнем насилии наперевес. Она вновь изучила их, готовясь ко встрече со мной, чтобы рассказать, кого и как они судили. Чтобы, в каком-то смысле, продемонстрировать, как они продвинулись с момента смерти Мишель.

При личном общении Тенни – мягкая и немногословная, изящная женщина, глядя на которую думаешь, что она много лет занималась балетом. На Тенни струящаяся шелковая рубашка. Стейси рассказывает мне о том, как сильно ее поразила смерть Мишель. Тенни читала и перечитывала дело девушки, пытаясь, как и члены семьи Мишель, понять, что же упустила. А упустила она то, чего Мишель ей не сказала. «Не думаю, что сейчас поступила бы как-то иначе», – говорит Тенни. Эти слова как будто причиняют ей физическую боль. Именно в ее департаменте с Роки сняли обвинения, которые предъявила Салли, ошибочно объединив их в одно производство с делом Мишель. Хотя первоначально отчет был написан полицейскими, которые преуменьшили серьезность ситуации и не предоставили департаменту Тенни достаточной информации для того, чтобы привлечь Роки к ответственности. Я подумала, что один лишь разговор со мной для этой женщины граничил с подвигом.

Салли отвезла меня в начальную школу, в которой учились Кристи и Кайл. В углу детской площадки в честь детей посажено дерево, и стоит скамейка с табличкой, на которой выгравированы имена их. Учительницу Кристи горе сломило настолько, что она взяла отпуск за свой счет до конца года. Салли говорит, что ее каждый раз будто бьет током, когда на формулярах книг, которые сейчас на руках у ее нынешних внуков, попадаются вписанные когда-то давно имена Кристи и Кайла, ведь и они брали эти книги в библиотеке.

Как-то раз, примерно через год после смерти внуков, Салли приснилась Мишель, которая крестила сама себя в реке, и женщина почувствовала жар в ухе. «После их смерти я всё время молилась, пусть они явятся мне». И потом Салли ощутила этот жар и желание подняться в детскую комнату Мишель, где и увидела Кристи, которая сказала своей Бугге: «Мы в порядке. Папа убил себя, потому что был несчастлив». Салли сказала, что после этого ей стало легче.

После того, что сделал Роки, Пол хотел снести дом, но, по словам Салли, городской совет ему не позволил, и поэтому Пол продал дом за бесценок, чтобы сбыть его с рук и вычеркнуть из жизни. Как-то раз новый владелец позвонил Салли и сказал, что обработал стены пескоструйным аппаратом, чтобы избавиться от въевшейся золы, и обнаружил на золе отпечатки маленьких ножек. «Теперь я знаю, мир духов существует, – говорит Салли, – раньше я во всё это не верила».

Алисса сказала, что сны о том, как она спасает детей, приходили один за другим: она заворачивала племянников в ковры, прятала в матрасах и шкафах, делала всё, чтобы уберечь их от Роки. Алисса рисовала портрет Мишель, и нос всё никак не получался, но она не могла остановиться: стирала, перерисовывала снова и снова, пока как-то ночью не услышала, что