Военный представитель Главнокомандующего в Будапеште, полковник Алексей Александрович фон Лампе так и не смог договориться с венграми о каких-либо приемлемых условиях. Неудачным для Врангеля был и выбор военного агента в Праге, где вопрос размещения русских контингентов не сдвинулся ни на йоту. Генерал-майор Максим Николаевич Леонтьев не проявлял на своей должности особенной активности, и за три года пребывания так и не мог добиться встречи с официальными лицами чехословацкого правительства. Пробыв в чешской столице до 1923 года, он выехал во Францию, где вскоре открыл частный ресторан в Монте-Карло, оставив всякую военно-политическую деятельность, а после того как его частное предприятие разорилось, убыл во французскую тихоокеанскую колонию, на остров Таити, где и окончил свой век в 1948 году. Представителям Русской армии пришлось самим искать выходы на делегацию членов пражской Особой комиссии, приехавших в Константинополь для приглашения нескольких тысяч беженцев на сельскохозяйственные работы в Чехословакию.

Греческая военная миссия, нарушая субординацию, сама обратилась к казачьему генерал-лейтенанту Александру Петровичу Фицхелатурову с просьбой предоставления 3–4 тысяч человек на службу в греческую пограничную стражу ввиду трудностей, образовавшихся после разгрома греческой армии турецкой армией под предводительством Кемаля Ататюрка и последовавшей за тем резней греков на турецких территориях. В Греции к этому времени стараниями королевы эллинов Ольги Константиновны скопилось до 10 тысяч русских беженцев, охрану которых взяли на себя русские военные.

В плавучем штабе Врангеля на яхте «Лукулл» не оставляли мысли и о привлечении казаков – уроженцев Сибири для борьбы с большевиками на Дальнием Востоке. Вопрос доставки добровольцев к месту потенциальных боевых действий стоял очень остро: французы не желали предоставить свободных транспортов, Российское Общество Пароходства и Торговли не могло предоставить помощи, ибо из-за войны и смены власти в России, находилось в состоянии экономического упадка. Несмотря на большой поток желающих биться с большевизмом на Дальнем Востоке, идею пришлось отложить.

Тем временем ход приема Балканскими странами чинов армии набирал обороты. Через сербского дипломатического представителя в Константинополе штаб Врангеля получил подтверждение о разрешении прибыть на работы в Сербию отрядам в 3500 и 1500 человек. Генерал Е. К. Миллер, обосновавшийся в Париже, доносил Врангелю об ассигновании Б. А. Бахметьевым 400 тысяч долларов САСШ[62] на нужды, связанные с переездом армии. За этим последовало сообщение генерала Вязьмитинова из Софии о готовности принять 1000 человек на различные работы в Бургас.

22 мая 1921 года состоялась первая пробная отправка части русских войск в Сербию и Болгарию. Следом за этим сербское правительство затребовало еще полторы тысячи человек для работы по сбору военной добычи, брошенной немцами и болгарами на Салоникском фронте. В Сербию отправлялось 5000 чинов корпуса. «За исключением 400 человек Конвоя Главнокомандующего, все эти 5000 должны были, по приказанию генерала Врангеля, грузиться с Лемноса. Для этого были предназначены гвардейские казаки (Лейб-гвардии Казачий дивизион и Лейб-гвардии Атаманский), Кубанская дивизия и Донской технический полк… Гвардейские казаки и Конвой Главнокомандующего составляли особый Гвардейский казачий отряд, во главе которого был поставлен полковник Упорников. Для командования Кубанской казачьей дивизией был назначен генерал Фостиков»[63].

Первоначально Болгария соглашалась принять 2000 казаков из бригады генерал-лейтенанта Адриана Григорьевича Гусельщикова для службы в пограничной страже, но когда речь заходила о больших количествах людей, то основным условием болгарской стороны становилось требование содержать всех переезжающих, в том числе на службе болгарского правительства, за счет средств Русской армии. По согласованию с Главнокомандующим Шатилов обещал болгарам перечислить через дипломатического представителя Петряева 300 тыс. долларов Североамериканских Соединенных Штатов. О нем русские эмигранты всегда вспоминали тепло: «Наш посланник Петряев не принадлежал к дипломатическому корпусу, а состоял до революции консулом. Но, несмотря на это, он завоевал исключительное положение, как среди дипломатов других стран, так и среди болгарских властей. Человек это был общительный, очень умный и большой».

Часть штаба во главе с генералом Шатиловым и его помощником генерал-лейтенантом Архангельским была направлена Врангелем в Сербию, в местечко Сремски Карловцы. Вскоре Шатилов выехал в Париж, где вместе с военным представителем барона Врангеля Евгением Карловичем Миллером они посетили бывшего посла Временного правительства М. Н. Гирса, члена Русского политического совещания и главу союза послов российского дипломатического корпуса. Будучи масоном высокого градуса посвящения, Гирс не спешил оказать содействие армии Врангеля, так как позиция европейского масонства по этому вопросу была чётко сформирована и не ориентирована на поддержку русских вооруженных формирований в Европе. Армия должна была прекратить своё существование – в этом было умилительное единство московских большевиков и парижских масонов. По ходу беседы генералы поняли, что финансовой помощи ждать не приходится. Михаил Николаевич Гирс в очередной раз повторил им давно известные истины, что трудоустройство чинов армии возможно лишь после полной ликвидации военной организации, сдачи оружия, ссылаясь на мнение французского правительства и других европейских союзников. Собеседник Гирса вспоминал: «В разговорах с ним чувствовалось желание ликвидации военной организации, что, прежде всего, по его понятию, должно было бы облегчить наше расселение»[64].

После Гирса генералы нанесли визит бывшему русскому посланнику во Франции В. А. Маклакову, также не принесший результатов, а затем отправились в штаб французского маршала Фоша. Во время описываемых событий Фошу еще были подчинены все войска, остававшиеся после Великой войны вне территории Франции. Фош отказался официально принять русских военных и перепоручил встречу человеку с весьма странным для подобной функции статусом «директора центра военных исследований» генералу Максиму Вейгану. «Результат от этого визита все же сказался, и вопрос о сохранении пайка и ликвидации довольствия в лагерях фактически не осуществился», – вспоминал один из участников[65].

После двух последующих встреч в Париже с бывшими министрами А. В. Кривошеиным и А. И. Гучковым, возлагавшими надежды на возможный успех дальневосточных правителей братьев Меркуловых, Шатилов вернулся на Балканы для решения накопившихся вопросов по перевозу и размещению чинов армии. Один из важных вопросов, который необходимо было решить, состоял в сохранении принципа единоначалия, позволявшего эффективно управлять уменьшившимися и разрозненными частями бывшей армии в Юго-Восточной Европе. Британские и французские союзники через своих посланников при дворах балканских монархов старались повлиять на их правительства, побуждая тех к дальнейшему распылению рассредоточенных в их государствах русских военных кадров. Никакой опасности для союзников эти воинские подразделения не представляли, и это было продолжением давней борьбы британской дипломатии против усиления русского присутствия в Юго-Восточной Европе. Мемуарист подтверждал: «… англичане же, вероятно по установившейся традиции, не допускали расширения русского влияния на Балканах»[66]. Таким образом, в 1921–1922 годах вывоз остатков Русской армии из Галлиполи периодически осложнялся разными бюрократическими рогатками, возникавшими попеременно то в Югославии, то в Болгарии. Болгарское правительство, исправно получающее финансовые взносы от штаба Врангеля в оплату переезда и проживания войск, неожиданно выдвинуло требования о приеме только тех русских частей, «которые имеют полную воинскую организацию и за дисциплинированность которых ручается Главное командование». Собственно говоря, все части Русской армии полностью подпадали под это определение, но требование болгар, прозвучавшее столь категорично, заставило штаб армии заняться бумажной работой, готовя документы по подтверждению благонадежности войск и организационной структуры частей. Сербия, напротив, не выдвигала «странных» требований, так как первая пария врангелевцев была направлена решать назревшие вопросы по расчистке полей после боев 1914–1918 годов, и сбору брошенного имущества и вооружения. Сербы старались, чтобы приехавшие русские исправно исполняли все, что поручалось им властями, и старались не раздражать их по пустякам. Так, они не препятствовали и ношению русскими военной формы, а устав сербской пограничной стражи не подразумевал особо строгих требований к служившим в ней русским, чья задача помимо несения службы состояла в подготовке сербских пограничников. Русские входили в состав стражи своими ротами (четами. – Примеч. авт.) и иногда более крупными соединениями. В довершение всего, сербские власти разрешили русским офицерам ношение личного оружия. Деньги за пребывание русских военных в Королевстве СХС платились исправно, а вскоре из Парижа генерал Миллер уже доносил Врангелю об ассигновании российским дипломатическим сообществом дополнительно 200 тыс. долларов САСШ и 1 ½ млн франков на обустройство быта русских военных изгнанников.