Вблизи он казался немного моложе, и заплаканная Маша теперь навскидку давала ему не больше тридцати трех. От Мороза пахло чем-то свежим и приятным, поэтому она вдруг с шумом втянула воздух, пытаясь распробовать и определить аромат. Вопреки стучащему сердцу и полуобморочному состоянию запах, исходящий от него успокаивал и умиротворял.

— Ну перестань. Напугали тебя, идиоты. Все забудется. Вот увидишь, через годик ничего от этой ночи даже не вспомнишь, — он очень осторожно убрал выбившуюся прядь ей за ухо и добавил, — глаза зеленые как у лисы, а трясешься, как заяц.

Всю дорогу до дома они ехали молча. Адреса Мороз не спрашивал, потому что она и так дала ему все координаты.

Уже на выходе из машины, он вдруг повернулся и сказал:

— Веди себя хорошо. Никому не слова. Я отпустил, но другие могут вернуть. Имей это в виду.

Вдруг Маша остановилась, пораженная его словами и снова села в машину.

— Хочешь признаться, что не тот адрес дала? — ухмыльнулся Мороз.

— Нет, адрес тот. Но не могли бы вы отвезти меня к подруге. Ведь она совсем одна, после всего этого…

— Поехали.

Теперь, после ее просьбы, поездка проходила как интервью: Мороз задавал вопрос, а Маша отвечала. Если его любопытство было не удовлетворено, то он уточнял детали, ненавязчиво, но требовательно.

Это были типовые вопросы, как на собеседовании: где и когда родилась, семья, учеба, интересы.

Маша отвечала кратко, но по делу. Она не хотела задумываться, зачем ему эта информация, ее мысли были о подруге.

Когда они остановились у нужного подъезда, Мороз снова предупредил:

— Веди себя хорошо и по клубам больше не ходи. Ну чего застыла, маленькая? Беги.

Маша влетела на третий этаж и забарабанила в дверь:

— Танечка, это я, открой!

Гнетущая тишина за дверью добивала и пугала одновременно.

— А если она что-нибудь с собой сделала? — прошептала девушка и обессилено села на пол.

Наконец дверь открылась и когда она вошла, Таня с чалмой, сооруженной из полотенца, уже восседала на кровати, завернутая в большой махровый халат и смотрела в одну точку.

— Как ты, Танюша? — запричитала Маша и бросилась к ней.

— Могло быть и хуже, — она показала ровную стопку стодолларовых купюр перед собой и продолжила, — насильник мой приходил, прощения просил… Ты как?

Однако потухшие Танины глаза говорили о том, что ей наплевать.

— Чтоб они все сдохли, твари! Может в полицию?

— Сделанного не воротишь. Я, в конце концов, не целка была совсем. Но козлу этому отомщу. Он по ходу запал на меня. На свидание звал ублюдок, представляешь?

Внезапно вспыхнувший недобрый огонь в глазах подруги пугал Машу. Такой взгляд бывает у обиженных женщин, которые готовятся мстить. Она видела какую-то обреченную решимость и понимала — Кулецкую ничего не остановит, по-своему, но она накажет насильника.

6

За те три дня, которые Горин не общался с Машей, он к своему собственному удивлению испытал целую бурю эмоций. Сначала раздражение и злость, сожаление и равнодушие, ну а после ревность и даже бешеное желание поехать к ней.

Он и сам не понимал своих противоречивых чувств, но списывал это на то, что его впервые бросили. Нет, девушки, конечно, расставались с ним по собственной инициативе, но в последний раз это было в далекой безоблачной юности, и совершенно не затронуло его мужское эго. Но сейчас, при его положении и возрасте девушка, внезапно решившая расстаться, была подобна разорвавшейся бомбе.

Горин, взбешенный ее отказом и строптивостью метался как тигр в клетке и собирался по прилету лично проучить зарвавшуюся соплячку, но обилие репортеров и встреч остановили его, заняв весь первый и второй день.

Юрий Иванович, зная всю щекотливость ситуации, деликатно посоветовал вызвать Каролину из Москвы, и Горин, раздосадованный тем, что камеры преследуют его на каждом шагу, согласился.

— Черт с ней! Распорядись заказать ей билеты, но эту пигалицу я тоже так не оставлю.

— Потерпеть нужно пару дней, Александр Николаевич. Ты только два дня на посту — за каждым шагом смотрят. Через недельку твоя будет, куда денется, если сама раньше не примчится.

— Вот поэтому я, Юра и не хотел этой публичности, каждый шаг под лупой. Бабу свою проучить не могу за непослушание! Теряю хватку, — невесело ухмыльнулся Горин.

Каролина прилетела первым же рейсом, жена тоже была под рукой, но Горину не стало легче. Перед глазами был образ Казанцевой, которая стонала под ним еще несколько дней назад, а теперь даже не брала трубку.

Однако уже на четвертый день в пять утра, когда Горин допивал утренний кофе и утверждал программу на предстоящий день, она позвонила.

— Прав был Юра, быстро передумала, — хмыкнул Александр Николаевич и снял трубку.

— Слушаю.

— Саша, это я.

Он прислушался к ее растерянному голосу и раздраженно вздохнул.

— Извини, за мое поведение, я просто испугалась, когда тебя увидела в новостях с женой. Подумала, он губернатор, а я… В общем, ты в городе?

Растеряна? Неизвестно, но было слышно, что Маша пытается держать себя в руках.

Испытывая полное удовлетворение, Горин максимально холодно и по-деловому протянул:

— В городе. Вечером пришлю машину за тобой. И больше так не делай. Накажу.

Однако сразу после нажатия отбоя на лице Александра Николаевича против его воли расплылась довольная улыбка.

Вернулась, значит, лиса.

Настроение стремительно улучшалось и подчиненные, еще вчера получающие нагоняй от нового шефа, сегодня в недоумении останавливались и провожали сурового губернатора задумчивым взглядом.

— Юра, распорядись освободить сегодняшний вечер в графике мероприятий.

— Будет сделано, Александр Николаевич, — засуетился Сафронов, уверенный, что шеф займет вечер прилетевшей длинноногой Каролиной.

Но Горин думал о другой. Его мысли занимала ни Лена, ни Каролина, там была только Маша.

Вполне возможно, веди она себя более предсказуемо и покладисто, то скоро обязательно надоела и набила бы оскомину. Но те эмоциональные качели, которые она, сама того не желая, уже второй месяц устраивала ему, распаляли и привязывали Горина похлеще любого приворота.

Сначала Маша отказалась знакомиться, а потом сама пришла к нему, боялась близости, а потом отдала ему девственность, бросила и сама же попросилась обратно.

На первый взгляд могло показаться, что это продуманный план или женская хитрость и коварство в действии. Но у Горина было слишком много опыта во всем, что касалось женщин, поэтому он был уверен, что Машины порывы абсолютно искренни. Она поступала так, как чувствовало ее наивное девичье сердце, тем самым давая ему непередаваемые эмоции.

Горин питался ими и с нетерпением ждал продолжения, как большая породистая рыба, добровольно заглатывая любую наживку из ее рук.

Он не понимал