она уже снижается. В конце концов, тревожность Стива снижается, но какое-то время после встречи с оленем она балансирует на грани.

На двумерной схеме, где горизонтальная ось – это время, а вертикальная – ось тревожность-безмятежность, мы видим, что линии Билла и Стива пересекаются в одной точке. Как показано на нашем простом чертеже, в какой-то момент психическое состояние у Билла и Стива одинаковое.

Теперь добавим другое измерение, ось спокойствие-гнев. Предположим, что в период переживания тревоги по поводу медведя Стив находится в нулевой точке данной оси. То есть его линия остается в плоскости, обозначенной осями тревожность-безмятежность и время. Пересечения кривых и прямых линий помогут нам вычленить третье измерение, изображенное на рисунке.

Давайте предположим, что Билл вначале несколько рассержен: наверно, потому, что Стив выкинул значительную часть их запасов. (Если это кажется вам абсурдом, почитайте забавную книгу Билла Брайсона «Прогулка по лесам», из которой я взял этот пример[118].)

Надписи на рисунках:

Тревожность, Билл, Стив, время, безмятежность.

Тревожность, гнев, спокойствие, время, безмятежность.

С течением времени гнев Билла уменьшается, но всё же он еще немного сердится. Как мы видим на нижнем рисунке, душевное состояние Билла, развивающееся в трех измерениях, никогда не совпадает с состоянием Стива.

Этот простой пример показывает: добавляя измерения, мы можем увидеть, что линии, которые, казалось бы, пересекаются, на самом деле не пересекаются. И наоборот, убирая измерения (то есть проецируя, рассматривая тень), мы можем сделать так, что непересекающиеся линии будут казаться пересекающимися. Слово «казаться» не совсем правильное: в том подпространстве, на которое они проецируются, данные линии действительно пересекаются.

Почему для нас это важно? Я собираюсь доказать, что в пространстве повествования скорбь являет собой разрыв, скачок, слом траектории. Затем, если мы спроецируем две части разорванной траектории правильным образом, то тени этих частей сойдутся. То есть в этом мире теней скорбь исчезнет.

Может ли это сработать? Может ли геометрия действительно остудить раскаленную добела скорбь необратимой утраты?

Начнем с соотношения между скорбью и разрывом траектории. На уроках школьной алгебры мы научились отличать прерывистые линии от непрерывных. Здесь нам не нужны математические определения, достаточно одной интуиции. Траектория непрерывна, если можно начертить ее график, не отрывая карандаш от бумаги. Если карандаш приходится отрывать от бумаги, то скачок между одной частью кривой к другой части будет являться разрывом.

Отчего в пространстве повествования возникают прерывистые траектории? Скорбь – это выражение необратимой потери. Чтобы проиллюстрировать, как она отображается в геометрии пространства повествования, я приведу в пример смерть моей матери. Пространство повествования, описывающее меня и мою семью, разделено на несвязанные друг с другом подпространства, «мир, где есть мама» и «мир без мамы». Когда мама умерла, траектории каждого члена моей семьи перескочили из подпространства «мир, где есть мама» в подпространство «мир без мамы». (Если вы знакомы с подпространствами из линейной алгебры, вы увидите, что здесь я допускаю некоторые вольности. Считайте, что я использую термин «подпространство» метафорически, или просто замените термин «подпространство» на «подмногообразие».) Теперь касательно данной конструкции стоит отметить два момента:

Скачок от «мира, где есть мама» к «миру без мамы» необратим. Ни одна жизненная траектория не совершает обратный скачок: от «мира без мамы» к «миру, где есть мама».

Пространство повествования каждого человека содержит невероятное количество разрывов. Но лишь те разрывы, которые связаны с большим эмоциональным всплеском, становятся важными составляющими нашей индивидуальной жизненной траектории.

Надписи на рисунке:

Страдание; мир, где есть мама; мир без мамы; время; все остальные координаты

Является ли скорбь единственной причиной разрывов? Или любая необратимость должна выражаться в прерывистости? Как насчет необратимости, возникающей, когда вы в первый раз посмотрели фильм «Будучи там» с Питером Селлерсом[119]? Невозможно пережить заново удивление от финальной сцены. По правде говоря, каждый раз, когда вы будете смотреть любой другой фильм с участием Питера Селлерса, вы будете видеть садовника Чэнса, идущего по воде, а затем погружающего в воду зонтик по самую рукоятку под нарастающие звуки музыки и распевный голос Джека Уордена: «Жизнь – это состояние души». На соответствующей оси – например, на оси «Является ли садовник Чэнс богом?» – этот момент может обозначать разрыв. Но действительно ли данная ось играет большую роль в вашей жизни, в вашем образе мыслей? Очевидно, гораздо меньшую, чем ось «мама жива?». Для скорби необходим разрыв по оси, несущей большую эмоциональную нагрузку.

А что, если не учитывать ось времени? Можно ли найти разрывы, меняя положение вдоль оси, которая представляет что-то кроме времени? Это интересный вопрос. Дам вам немного поразмышлять над ним. Геометрия пространства повествования предлагает массу возможностей для исследования.

Мы закончим эту главу простым примером того, как знакомство с пространством повествования помогает снизить накал скорби. Прежде чем мы перейдем к примеру, я должен подчеркнуть, что я не могу и не стану давать никаких общих советов о том, как уменьшить боль утраты. Я приведу вам пример, но сможете ли вы уменьшить свою боль и как вы это сделаете, зависит от тонких градаций той значимости, какую вы придаете осям вашего пространства повествования.

Я не буду приводить в качестве примера смерть кого-то из моих родственников, а лучше расскажу о смерти нашего самого первого кота, потрепанного бродяжки, которого Джин назвала Скраффи. У нашего соседа в Скенектади были свои коты, и он подкармливал еще и уличных, поэтому коты часто приходили к нам во двор. Джин любила котов. Я тоже, но у меня была на них ужасная аллергия. У нас во дворе стал подолгу задерживаться один маленький черный котик. Он ждал, пока Джин вернется со своей работы в медцентре Олбани, подбегал к ней и терся о ее ноги. Джин ласкала Скраффи, а когда она садилась на скамейку у нас на заднем дворе, Скраффи запрыгивал к ней на колени и засыпал, свернувшись калачиком. Так прошло несколько недель, и Джин отнесла Скраффи к ветеринару, чтобы сделать прививки. Я остался работать дома. Через полчаса Джин позвонила мне вся в слезах и сказала, что у Скраффи обнаружили кошачий лейкоз. Хотя от него есть вакцина, после заражения болезнь уже неизлечима, смертельна и невероятно заразна. Скраффи надо было усыплять. Не хочу ли я прийти в клинику, чтобы попрощаться с ним? «Не то чтобы хочу, но по твоему голосу я чувствую, тебе нужна поддержка. Через пару минут приду», – ответил я.

Ветеринарная клиника находилась в пяти кварталах от нашего дома. Я зашагал туда. И тут подумал: «Скраффи такой милый