«Сынок-то мой — дурак дураком, а суть российской действительности оценивает правильно! — удовлетворенно подумал господин. Табунов. — Сказывается мое воспитание! Жаль только, ума ему не хватает понять, что и российская бизнес-действительность, чрезвычайно разнообразная в своих проявлениях, тоже измеряется одним общим аршином».

— Не будет Артюнянц писать на тебя никаких заявлений в полицию! — назидательным тоном продолжил вразумлять ДДТ своего отпрыска. — Может, еще скажешь, что он на тебя в суд захочет подать?! Не надейся! Потому что на полицию и юстицию у нас надеется только тот, кому не на что больше надеяться! А Артюнянц в законе и строго чтит понятия, иначе он давно бы был покойником, а не ныне процветающим олигархом. И он должен будет разобраться с обидчиками Дуни по понятиям, родственница она ему или не родственница. Дуня общается с его дочерью и носит ту же фамилию. Если он оставит безнаказанными ее обидчиков или затеет против них жалкую тяжбу, в бизнес-сообществе подумают: «Артюнянц ослабел, на Артюнянца можно смело наезжать. Подходи, кто хочешь, и рви у него из горла его бизнес». Разве Артюнянц допустит такое поругание и подрыв своего авторитета?! Никогда! Если ты только тронешь Дуню, меня взорвут в моей собственной машине, если, конечно, Артюнянц не разорится на снайпера. А что с тобой сделают, даже страшно подумать… Чтобы стало страшно всем, кто задумал бы посягнуть на интересы господина Артюнянца!

— Да я, в натуре, сам с этими Артюнянцами и Никандровыми первый разберусь по понятиям! — усугубил свою криминально-маниакальную идею Додик.

Господин Табунов понял, что словами сына не пронять, и предъявил свой самый весомый аргумент… Додик скатился по лестнице с третьего этажа до первого, сам Табунов спустился за ним, поднял его с пола за шиворот, как следует потряс и прорычал:

— Я уже сомневаюсь, я ли тебя породил, но если ты подойдешь к этой Дуне ближе, чем на пятьдесят метров, я тебя и убью! Может, хоть свою жизнь тогда удастся сохранить.

Укротив Додика, господин Табунов опять начал консультироваться со своим адвокатом — не следует ли вообще отказаться от оброка с бизнес-вумен Артюнянц, бывшей Федотовой? Но адвокат, который перед тем горячо одобрил профилактические мероприятия в отношении Додика, полностью освобождать указанную бизнес-вумен от уплаты налога не посоветовал:

— Взимайте с нее чисто символическую плату. Этим вы, с одной стороны, проявите свое уважение к господину Артюнянцу, а с другой — сохраните лицо по понятиям. Чтобы все, кому положено знать, знали, что вы по-прежнему в авторитете и даже сам господин Артюнянц с вашим авторитетом считается.

— Да, не голова у моего проныры-адвоката, а целый парламент. Причем не какой-нибудь захудалый, лизоблюдочный, а английский — палата лордов, в натуре!

Господин Табунов так и поступил.

О разборках Табунова с дорогим сыночком Ирина Степановна, конечно, не знала, но с нее стали получать смешную сумму — больше на бензин истратишь, когда за ней приедешь. Причем при этом так благодарили и расшаркивались, как будто получателей приняли в долю после ограбления Сбербанка! Сам господин Табунов, приезжая по делам на рынок, считал себя обязанным вежливо раскланяться с Ириной Степановной и осведомиться о ее здоровье и успехах Дуни в учебе и личной жизни. Додик же обходил артюнянцево-федотовский ларек стороной и ближе пятидесяти метров не приближался.

На этом счастливом периоде жизни семейства Федотовых-Артюнянц Ирина Степановна завершила свое повествование и тихонько шепнула Глебу:

— Выгляните, вон Додик как раз идет со своими бандитами!

По рынку в сопровождении двух бандюганов шествовал омерзительного вида блатарь с золотой цепью на шее. Он заглядывал в каждый ларек, а ИЧП подобострастно с ним раскланивались и расплачивались. И только ларек Ирины Степановны криминальная троица обошла стороной, хотя для этого им пришлось сделать изрядный крюк. Издали главарь бросал неприязненные взоры на хозяйку неприкосновенного ларька, а затем нацелил злобный взгляд на какой-то другой объект. На кого вылуплялся злобствующий Додик, стало понятно через минуту. У ларька стояла новенькая Дунина дареная «тойота».

Но вернемся к повествованию Ирины Степановны. Федотовы-Артюнянц верили и не верили своему счастью, в изумлении наблюдая за метаморфозами, происходящими с господином Табуновым и его сыночком. Неужели даже кровожадного Додика остановила таинственная охранная грамота, о которой упоминал Гена Цаплин перед своим отъездом в зарубежные дали? И какая она, эта грамота, на вид, если только Геннадий не выражался в аллегорическом смысле? Удовлетворить свое любопытство Дуня смогла только через три недели, когда ее возлюбленный возвратился из длительной командировки. Наплевав на патриархальные принципы своей потенциальной свекрови и ее еще более въедливой соседки, Дуня осталась ночевать у Геннадия и после бурных восторгов любви рассказала ему о чудесном превращении Табунова-отца и о злобно глазеющем на нее, но только издали, Додике. Геннадий ничуть не удивился внезапному бескорыстию господина Табунова, снизившего налог с федотовского ларька до мизерной суммы.

— ДДТ рад бы сам платить вам налог, а не то чтобы получать его с вас. Он просто хорохорится, чтобы не показать, как перетрусил. Ну и Додику объяснил, чтобы вел себя прилично, если ему дорога своя голова. Ведь Табунова на следующий же день после моего отъезда уведомили о твоей охранной грамоте. Он получил ту же фотографию, что и тебе прислали по почте.

— Я никакой фотографии не получала! — удивилась Дуня.

— Хорошо же у нас работает почта, — покачал головой Геннадий и показал Дуне фото, где она была запечатлена вместе с Анжелой Артюнянц и Никитой Никандровым у шикарного никандровского особняка.

— Когда же ты нас сумел сфотографировать? Я этого даже не заметила! — воскликнула Дуня, разглядывая драгоценное фото.

— На то я и профессионал, — скромно пояснил Цаплин. — Только учти, что этого не заметила не только ты, но и никто другой из присутствовавших при вашей встрече с Анжелой. И лучше бы никому и не знать, что я тебя с Анжелой сфотографировал. Конечно, это невесть какой проступок, но мало ли как на него посмотрят господин Артюнянц и сама Анжела.

Вот все и объяснилось и выяснилось. Даже Дунина ревность оказалась безосновательной: Гена не звонил ей три недели из своего французского далёка, и она уже начала беспокоиться, не соблазнился ли ее возлюбленный во время своего длительного турне какой-нибудь француженкой. Дуня читала Мопассана и составила свое мнение о француженках: француженки эти — еще те!.. По пронырливости даже москвичкам не уступят! Оказалось, что дело не во французской возлюбленной-разлучнице, а в ценах на роуминг мобильной связи. Дуня отнеслась к бережливости милого друга с пониманием. И самой до сих пор приходилось считать копейки, несмотря на то что родительское ИЧП процвело и теперь приносило изрядный доход. Но и потребности семейства тоже возросли. На два с половиной человека с сошкой (Дуня помогала родителям за прилавком только время от времени) приходилось четыре с половиной человека с ложками: старшая Дунина сестра Лиза Прасолова, два ее хулиганистых сынка, на которых одежда и обувь горели, как на пожаре, Лизин супруг господин Прасолов, все чаще поклоняющийся зеленому змию, ну и, конечно, пол-Дуни, за обучение которой в институте, куда она, слава богу, все-таки поступила, родителям приходилось выкладывать немалые денежки. Ирина Степановна, отстегивая плату за Дунину учебу, порой тяжело вздыхала. Проклятый Додик помешал дочке закончить школу с лучшими отметками и попасть в институт на бюджетное место. Не то чтобы для любимой дочери было жалко потратиться, тем более на такое благое дело, как учеба, но как раз теперь деньги были нужны позарез для расширения бизнеса. Ирина Степановна хотела поставить на рынке еще один ларек — на этот раз продуктовый. Планов в связи с открытием новой торговой точки у госпожи Федотовой-Артюнянц было громадье! Главное — поставить туда за прилавок старшую дочку Лизу. Хватит уже ей намывать офисные лестницы и коридоры! В помощь продавщице можно определить ее привередника-мужа, взяв с него слово ограничить свой питьевой рацион жениной кровью, а потребление иных горячительных напитков свести до минимума. Топ-менеджером продуктового ларька должен стать господин Федотов, поднаторевший под жениным руководством в коммерческих делах. Заодно Ирина Степановна надеялась избавиться от мужниного нытья по поводу их якобы подрывной деятельности в отношении отечественной легкой промышленности и всего российского народного хозяйства в целом путем продажи более дешевого китайско-ньючеркизонского импортно-подвального ширпотребного барахла.