меня смотрят со страхом, если не сказать, просто с животным ужасом…

– Ты закончил?

Доса Аруанн возникает передо мной, словно из-под земли.

– Да, доса.

– Следуй за мной.

Разворачивается, начинает идти к башне. Ляпнуть прямо здесь?

– Через три дня я оставлю ваш замок навсегда, доса Аруанн. Просто у меня нет желания быть лгуном и обманщиком в глазах сьере Ушура.

– Иди за мной!

Она не выдерживает и срывается на крик, но я возвращаюсь в кузницу. Мне надо передохнуть. Всё-таки работа тяжёлая. Да и есть охота до жути…

Дверь в кузню открывается, и на пороге появляется Эрайя, теребит свой фартук:

– Сьере, ваша матушка велит вам немедленно прийти к ней.

– Скажи досе Аруанн, что я занят. И у меня нет ни малейшего желания выслушивать разные глупости. Между нами всё решено вчера. И я не желаю продолжения. Лучше принеси мне поесть чего-нибудь…

– Ужин накрыт в её комнате. Ваша матушка хочет отужинать вместе со своим сыном.

– У меня такого желания нет. Увидимся завтра.

Поднимаюсь с древней лавки, набрасываю на плечи куртку, нож у меня есть. А что надо ещё? Лично мне хватит. Отстранив плечом девчонку, выхожу наружу, направляясь к воротам Парда. Иду спокойно, словно так и нужно, и лишь когда оказываюсь в проёме, припускаю во всех ног. Спасибо тебе, Атти, за молодое тело!.. Вбегаю в лес, почти не запыхавшись. Вот я и дома! Для меня это и пища, и кров, и убежище. Километр за километром отмахиваю по густым дебрям. Вроде бы достаточно. Надо ночевать. Нахожу, пока совсем не стемнело, нечто похожее на тополь, трогаю рукой. Ну, пусть не он, но тоже из породы тёплых деревьев. Взбираюсь наверх, подгибаю несколько веток, изображая гнездо. Теперь можно и уснуть. И проваливаюсь в сон. Глубокий, спокойный. Лес всегда успокаивал и излечивал любого русича. И сейчас происходит то же самое. Моя душа очищается, вся обида уходит неведомо куда, мне даже стыдно за свою глупую жестокость., и я понимаю, что поступаю неправильно… Просыпаюсь утром от первых лучей поднимающегося солнца. Внизу сплошное марево предрассветного тумана. А так же полное ощущение того, что я не один. Рядом кто-то есть. Втягиваю воздух – точно! Запах знаком до боли…

– Доса Аруанн? Что вам нужно от слуги Нижайшего? И как вы нашли меня?

Она стоит под моим деревом, не говоря ни слова. Но ей страшно. И тут до меня доходит, что она пробыла тут с самой ночи. Что же я делаю то?! Сколько можно измываться над несчастной женщиной?! Подонок! Не раздумывая, прыгаю вниз, приземлившись прямо на полусогнутые ноги. Выпрямляюсь. И получаю пощёчину. Хлёсткую. Злую. Терплю. Мало ещё получил. Ещё одна. Ещё. А потом меня, как в первый раз, прижимают к мягкой груди, усаживают на мокрую траву, и женщина, всхлипывая, бормочет:

– Какой же ты… Злой… Неужели не можешь понять, какого это для матери потерять ребёнка? Лишиться всего? С чего ты решил, что являешься слугой Нижайшего? Если все твои дела несут лишь добро? Даже мой прежний Атти относился ко мне хуже, чем ты! И вдруг так… Прости меня, глупую женщину! Я сказала, не подумав, что и тебе больно слышать мои слова, прости, Атти…

– Мама…

Оно рвётся наружу, то самое чувство, исподволь зревшее эти два проклятых дня, и я ничего не могу с собой поделать. Стыдно? Тридцатидвухлетний майор может, и удержался бы. Но сейчас это тело четырнадцатилетнего подростка, и все эмоции и чувства обострены до предела, как всё в этом возрасте… И я тоже плачу вместе с ней, а мама прижимает мою непутёвую голову к своей груди, гладит её, ерошит короткие волосы…

– Идём домой, Атти, сынок…

– Да, мама…

Мы поднимаемся. Но одна мысль беспокоит меня всё же:

– Как ты меня нашла? Скажи?

Женщина показывает на своё сердце:

– Им, сынок. Им.

Сердце матери… Сколько легенд, сколько историй, и вот я сам встречаюсь с подобным… Воистину, чудеса в нашем мире никогда не заканчиваются… И мы идём обратно, в Парда… Вместе, бок о бок… И все недомолвки, обиды и огорчения тают под нашими шагами. Перед входом в Парда мама вдруг тянет меня за рукав и тихо шепчет:

– А ты расскажешь мне когда-нибудь о своём мире, Атти?

Я наклоняюсь к её ушку и так же шёпотом отвечаю:

– Думаю, ты сможешь его увидеть своими глазами…

Недоверие, удивление, и – счастье. Лучшая награда и прощение для меня… Потом мы едим. Я набиваю своё брюшко. И так, кроме корки хлеба во рту двое суток ничего не было. Мама сидит рядом и смотрит на меня со счастливой улыбкой. Появляется Эрайя, и я машу рукой, подзывая её:

– Приведи ко мне Вольху.

Девушка исчезает, а Аруанн спрашивает:

– Будешь продолжать своё дело?

– Я же дал слово?

Отвечаю вопросом на вопрос, и она вздыхает:

– Хоть бы у тебя всё получилось…

– Получится, ма! Не сомневайся!

Парень вламывается в комнату, потом спохватывается, отвешивает поклон, замирает в ожидании:

– Там у реки есть глина. Посмотри, можно ли из неё сделать печь?

Против ожидания тот не уходит:

– Чего?

– Уже проверил, сьере. Нормальная, жирная порода. Можно использовать для очага, как на кухне. Похоже, что её и брали для постройки.

– Тем лучше. Ты ел?

– Нет ещё…

Удивление. С чего бы вдруг сеньор так заботлив?

– Сходи на кухню, пусть тебя накормят – сегодня нам предстоит много потрудиться. И найди сразу Юма и Дожа. Пусть тоже поедят, поскольку они оба будут нужны. Так и передай.

Теперь то серв уходит, поклонившись, как положено, а я быстро всё доедаю, с сожалением думаю, что неплохо бы полежать полчасика, но вижу красные от недосыпа глаза мамы и всё желание мгновенно испаряется. Поднимаюсь, тяну маму за руку:

– Идём.

– Куда?

– Тебе нужно лечь отдохнуть. Я то прекрасно выспался. А ты уже вторые сутки на ногах. Так нельзя.

– Но…

– Всё будет нормально. Не волнуйся…

Подвожу её к своей кровати – пусть Юм первым делом сделает ей койку. Прямо сейчас дам задание. А пока усаживаю женщину на спальное место, заставляю лечь, сам разуваю её усталые ноги, проклятые идиотские башмаки! Накрываю меховой полостью, уже явившейся на своё место после просушки.

– Эрайя!

Та появляется тут же. Уже привычно прячет руки под фартуком.

– Приберёшься со стола – присмотри за мамой. Пусть она спокойно отдыхает. Ни шагу от неё. Ясно?

– Да, сьере.

Киваю маме на прощание и отправляюсь во двор. Народа там немного, и все при деле. Ночники, как теперь называют мою самогонную бригаду,