— Офа мне про это не говорила.

— Она умная, — кивнул кот.

— А какой вы на самом деле? — спросила Маня чуть игриво.

Кот немедленно превратился в чемодан. В такой же алюминиевый кейс, как тот, что лежал под кроватью. Только теперь этот второй чемодан стоял у Мани за спиной.

— Я мог бы предъявить сам мозг, — сказал чемодан. — Но ты на своей голограмме в Контактоне показываешь исключительно свою банку. А я, соответственно, показываю свою.

Маня уловила в словах Прекрасного нотку встречного кокетства. Можно было поиграть еще.

— А у вас есть близкие… Ну, баночники?

— Конечно, — ответил чемодан.

— А какими вы показываетесь перед ними? Можно мне увидеть?

— Нельзя, — сказал чемодан. — Не потому, что я это скрываю. Ты не вынесешь. Нужно много лет готовить мозг. Сначала на втором таере, потом на третьем и так далее. Если я покажу тебе, каков я в своей славе, ты упадешь в обморок. И не будешь ничего помнить, когда придешь в себя. Если вообще придешь. От шока ты можешь даже умереть… Сейчас тебе жутко, когда я всего-то-навсего у тебя за спиной.

— Это правда, — сказала Маня. — Мне некомфортно. Как будто меня вывернули наизнанку, чтобы я могла туда заглянуть. Вы можете переехать вперед?

Чемодан за спиной качнулся, и, как показалось Мане, прошел прямо между ее лопатками. Это было тошнотворно — но зато ковчег оказался впереди.

Маня помотала головой, чтобы прийти в себя.

Один алюминиевый кейс лежал под кроватью. Он был настоящим, это она помнила. Другой стоял на полу. Он был, видимо, фальшивым. Но когда Маня наклонилась потрогать его, рука ощутила прохладные и твердые ребра металла.

— Вы можете показать мне что угодно? — спросила она.

— Конечно, — сказал чемодан. — Я просто стараюсь быть с тобой честным.

— Вы правду говорите?

— Правду. Врать неинтересно.

— Скажите, а зачем вы вообще меня… Ну, наняли? Из-за голограммы?

Чемодан улыбнулся.

Маня не понимала, как такое могло произойти, потому что у чемодана не было рта, но факт оставался фактом — чемодан широко улыбнулся. Иначе случившееся невозможно было описать.

— Не только, — ответил он. — Это связано с моей религией. Моей личной религией.

— А какое отношение я имею к вашей личной религии?

— Ты… Самое прямое. Ты позволяешь мне ее исповедовать. Следовать ее принципам и правилам. И возвращаться в ее лоно.

— А какие у нее принципы и правила?

Чемодан молчал.

— Вы обещали говорить правду.

— Я и говорю правду. Но не всю.

— Хорошо, — сказала Маня. — А хоть что-нибудь про свою религию вы можете объяснить?

Чемодан пожал плечами.

Примерно таким же невозможным способом, каким перед этим улыбнулся. Он не превращался в человека, у которого были плечи, и даже не менял форму — просто пожал плечами. Маню опять начало подташнивать, как будто чемодан все еще стоял в центре слепого пятна за спиной.

— Она в целом такая же, как и другие, — сказал чемодан. — С одним отличием. Она истинная. А остальные ложные.

— Почему?

— Религия, — ответил чемодан, — это обещание, что душе станет хорошо, если она будет совершать одни действия и избегать других. Так?

— Ну примерно.

— В остальных религиях обещание дается, но не выполняется. Пока человек жив, это объясняют нарушением завета с богом. Завет всегда составлен так, что не нарушить его невозможно. А выполнение главного подряда начинается с момента смерти заказчика. И происходит в другом измерении, куда никто не может заглянуть. Кроме служителей культа — если им, конечно, верить. Гениальная схема, да?

— Да, — сказала Маня. — Лучший бизнес на свете. Так почему именно ваша религия истинная?

Чемодан засмеялся.

— Теологически не берусь обосновать. Но эмпирически я это знаю точно. Моей душе действительно становится бесконечно хорошо. Я помню, что пережил это много-много раз.

— И как это достигается? — тихо спросила Маня.

— Позволь не посвящать тебя в детали, — ответил чемодан. — Но так уж вышло, что ты играешь здесь центральную роль. И дело не только в твоей голограмме с «адольфычем». Хотя, конечно, все это тоже крайне мило.

— И когда вам в очередной раз станет бесконечно хорошо?

— Очень скоро.

— А что будет после этого со мной? — спросила Маня еще тише.

— Ты исчезнешь, — сказал чемодан весело.

— Как? Куда?

— Просто исчезнешь. Полностью.

— Почему?

— Потому что это необходимо для моего высшего счастья.

— Я исчезну, и вам станет хорошо? — упавшим голосом спросила Маня.

— Невероятно. Невыразимо хорошо.

— А про третий таер, выходит, мне наврали?

— Обрати внимание, — ответил чемодан, — я ничего про третий таер не говорил.

— А то, что вас преследуют? Что вам надо спрятаться? Это правда?

Чемодан хихикнул.

— Кто тебе это сказал?

— Офа. Ваше доверенное лицо и кукухотерапевт.

— Вот с ней и разговаривай.

— А вы?

— Дальнейшее прямое общение между нами вряд ли будет конструктивным, — сказал чемодан и исчез.

Исчез тот из двух чемоданов, который только что стоял перед Маней на полу. Но второй, под кроватью, остался на месте.

Маня разозлилась — и нагнулась, чтобы отключить его от розетки. Но как только рука коснулась провода, ей показалось, будто она схватила раскаленный стальной прут. Боль была такой невыносимой, что она закричала. На ладони появилась коричневая полоса сожженной кожи. Маня ощутила запах горелого белка и в ужасе закрыла глаза. Но когда она открыла их снова, никакого следа на руке не было.

Она снова поднесла руку к проводу, подумала секунду — и не стала его трогать.

* * *

Утром тетка, топорща в ухмылке седые усы, показала ей запись с камеры наблюдения.

Маня душила кур. Их было, правда, всего три — и тетка не слишком разозлилась. Но удивилась.

— Ты пошутить решила? — спросила она. — Из-за моего сна? Я этих курей тебе на еду купила. Будешь теперь лопать курятину из морозильника. А была бы свежая. Не знала, что ты такая резвая…

Тетка жила на самой границе хаоса, видела всякое — и, судя по всему, прониклась к Мане уважением. Мане опять сделалось страшно. Она не помнила, как поднималась ночью. Не предупреди ее Гольденштерн, она про него даже не подумала бы.

Оставаться дома не хотелось.

Маня отправилась гулять и ушла по грунтовке далеко в лес. Летом в окрестностях была благодать — подышав лесными запахами, Маня почти успокоилась. Прекрасный не пытался ее остановить. Видимо, знал, что дорога не ведет никуда — и рано или поздно Маня вернется назад.

Скоро от дороги осталась только еле заметная полоса примятой травы. Чемодан с Гольденштерном лежал далеко. Можно было спокойно поразмыслить.

Гольденштерн мог ею управлять через имплант. Он был способен влиять на ее мысли. Но, кажется, не мог их читать.

Маня уже знала почему — папа