и пьёт за двух.

XLVI

Их дочки Таню обнимают.

Младые грации Москвы

Сначала молча озирают

Татьяну с ног до головы;

Её находят что-то странной,

Провинциальной и жеманной,

И что-то бледной и худой,

А впрочем, очень недурной;

Потом, покорствуя природе,

Дружатся с ней, к себе ведут,

Целуют, нежно руки жмут,

Взбивают кудри ей по моде

И поверяют нараспев

Сердечны тайны, тайны дев,

XLVII

Чужие и свои победы,

Надежды, шалости, мечты.

Текут невинные беседы

С прикрасой лёгкой клеветы.

Потом, в отплату лепетанья,

Её сердечного признанья

Умильно требуют оне.

Но Таня, точно как во сне,

Их речи слышит без участья,

Не понимает ничего,

И тайну сердца своего,

Заветный клад и слёз и счастья,

Хранит безмолвно между тем

И им не делится ни с кем.

XLVIII

Татьяна вслушаться желает

В беседы, в общий разговор;

Но всех в гостиной занимает

Такой бессвязный, пошлый вздор;

Всё в них так бледно, равнодушно;

Они клевещут даже скучно;

В бесплодной сухости речей,

Расспросов, сплетен и вестей

Не вспыхнет мысли в целы сутки,

Хоть невзначай, хоть наобум;

Не улыбнётся томный ум,

Не дрогнет сердце, хоть для шутки.

И даже глупости смешной

В тебе не встретишь, свет пустой.

XLIX

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про неё между собою

Неблагосклонно говорят.

Один какой-то шут печальный

Её находит идеальной

И, прислонившись у дверей,

Элегию готовит ей.

У скучной тётки Таню встретя,

К ней как-то Вяземский подсел

И душу ей занять успел.

И, близ него её заметя,

Об ней, поправя свой парик,

Осведомляется старик.

L

Но там, где Мельпомены бурной

Протяжный раздаётся вой,

Где машет мантией мишурной

Она пред хладною толпой,

Где Талия тихонько дремлет

И плескам дружеским не внемлет,

Где Терпсихоре лишь одной

Дивится зритель молодой

(Что было также в прежни леты,

Во время ваше и моё),

Не обратились на неё

Ни дам ревнивые лорнеты,

Ни трубки модных знатоков

Из лож и кресельных рядов.

LI

Её привозят и в Собранье.

Там теснота, волненье, жар,

Музыки грохот, свеч блистанье,

Мельканье, вихорь быстрых пар,

Красавиц лёгкие уборы,

Людьми пестреющие хоры,

Невест обширный полукруг,

Всё чувства поражает вдруг.

Здесь кажут франты записные

Своё нахальство, свой жилет

И невнимательный лорнет.

Сюда гусары отпускные

Спешат явиться, прогреметь,

Блеснуть, пленить и улететь.

LII

У ночи много звёзд прелестных,

Красавиц много на Москве.

Но ярче всех подруг небесных

Луна в воздушной синеве.

Но та, которую не смею

Тревожить лирою моею,

Как величавая луна,

Средь жён и дев блестит одна.

С какою гордостью небесной

Земли касается она!

Как негой грудь её полна!

Как томен взор её чудесный!..

Но полно, полно; перестань:

Ты заплатил безумству дань.

LIII

Шум, хохот, беготня, поклоны,

Галоп, мазурка, вальс… Меж тем

Между двух тёток, у колонны,

Не замечаема никем,

Татьяна смотрит и не видит,

Волненье света ненавидит;

Ей душно здесь… она мечтой

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам,

В уединенный уголок,

Где льётся светлый ручеёк,

К своим цветам, к своим романам

И в сумрак липовых аллей,

Туда, где он являлся ей.

LIV

Так мысль её далече бродит:

Забыт и свет и шумный бал,

А глаз меж тем с неё не сводит

Какой-то важный генерал.

Друг другу тётушки мигнули

И локтем Таню враз толкнули,

И каждая шепнула ей:

— Взгляни налево поскорей. —

«Налево? где? что там такое?»

— Ну, что бы ни было, гляди…

В той кучке, видишь? впереди,

Там, где ещё в мундирах двое…

Вот отошёл… вот боком стал… —

«Кто? толстый этот генерал?»

LV

Но здесь с победою поздравим

Татьяну милую мою

И в сторону свой путь направим,

Чтоб не забыть, о ком пою…

Да, кстати, здесь о том два слова:

Пою приятеля младого

И множество его причуд.

Благослови мой долгий труд,

О ты, эпическая муза!

И, верный посох мне вручив,

Не дай блуждать мне вкось и вкрив.

Довольно. С плеч долой обуза!

Я классицизму отдал честь:

Хоть поздно, а вступленье есть.

Глава восьмая

Fare thee well, and if for ever

Still for ever fare thee well.

Byron[27]

I

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал,

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близ вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Моя студенческая келья

Вдруг озарилась: муза в ней

Открыла пир младых затей,

Воспела детские веселья,

И славу нашей старины,

И сердца трепетные сны.

II

И свет её с улыбкой встретил;

Успех нас первый окрылил;

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

………………………………

III

И я, в закон себе вменяя

Страстей единый произвол,

С толпою чувства разделяя,

Я музу резвую привёл

На шум пиров и буйных споров,

Грозы полуночных дозоров:

И к ним в