в лучшем состоянии. Я опять приношу тысячу извинений. Положитесь на меня. Мы все исправим, завтра все будет отлично! Эх, все пошло наперекосяк, все перепуталось сегодня ночью!

Заканчивая, он открыл дверь, и мы вышли в переднюю. Маленькая газовая лампа свисала с потолка и бросала сине-зеленый свет из своей металлической плетенки. На этажерке стоял большой квадратный аквариум с двумя белыми сазанами. Я заметил, что воды было мало и рыбы плавали, косо изгибаясь, половина их брюха и спины торчали наружу, они с трудом удерживали свои толстые головы в воде, чтобы дышать. Мы прошли по коридору, наступая на вздувшийся холмиками линолеум, и, спотыкаясь о них, дошли до двери центрального входа – рядом с ней стояла подставка для цветов, а на ней – большая плетеная клетка с открытой дверцей.

– Довольно, Феофан, – проревел я, видя, что клетка пуста, – ты притащил меня сюда только для того, чтобы доказать, что птица вылетела? Я это вижу. Однако, да будет тебе это известно, сегодня весь вечер она была в моей комнате. И хотя я не смог ее найти, несмотря на все мои попытки, я уверен, что она все еще прячется где-то там – ее щебетание звучит у меня в ушах.

– Нет, господин Агафий. Если вы слышали какую-то птицу в вашей комнате, чего я не исключаю… я хотел сказать, я в этом уверен, – поправился он, – простите, как я мог сомневаться в том, что вы говорите; я вас уверяю, что это не та птица, которая сидела в этой клетке. Это какая-нибудь другая птица щебетала, а не наш кардинал. Бедняга у нас издох, и Эвника взяла его с собой, как я пытался вам объяснить, в Хору. Она понесла его к бальзамировщику и вернется точно не с пустыми руками. Возможно, птица, которую вы слышали, была та же, которую видел ваш друг, живущий здесь, в номере одиннадцать.

– Ты имеешь в виду того, с кем я приехал? Кто тебе сказал, что он мой друг? Мы просто вместе доехали сюда со станции.

Я рухнул на скамейку, стоявшую возле стены, и сделал Феофану знак, чтобы тот тоже садился.

– А раньше он здесь останавливался?

– Нет, это первый и, надеюсь, последний раз. Он объявил мне, что охотник и пробудет около двух недель – будет охотиться на горлиц. Он всю ночь мне спать не давал. «Господин Феофан, – приходит, будит меня и говорит: – У меня в комнате птица. Иди забери ее». – «Дорогой мой господин Стифас, – так его зовут, – нет у нас на постоялом дворе птиц», – отвечаю. «Пойди посмотри, – настаивает он, – она все время крыльями бьет, беспокойная, на столе сидит, на кровати, на оконной ручке, но – безголосая! Она постоянно открывает клюв, но из горла не раздается ни звука».

– Скажи, а ты ходил проверить? Видел ее? Какая она была?

– Ходил. Три, четыре, пять раз, но ничего не видел. «Господин Стифас, где именно вы видите птицу?» – осмелился я спросить его. «Ну вот же, ты что, окосел, милый человек, не видишь ее? Такая огромная откормленная желтая иволга! Только не поет, бесстыжая. Издевается она над нами, что ли, или язык ей отрезали? – говорит он мне в первый раз. – Вот она, сейчас спрыгивает с кресла и прогуливается по полу. Наклонись, посмотри на ее помет».

– Которого, конечно же, не было, – прервал я его.

– Увы! Я не хочу скрывать от вас мой страх, я почувствовал, что у меня крыша едет, когда, наклонившись, с ужасом обнаружил, что на полу поблескивает пятнышко помета! Я даже разглядел его форму и цвет. Оно было продолговатым и пепельного цвета, только на самом верху его кончик выдавался, как маленькая белая шапочка! Однако птицы я по-прежнему нигде не видел. «Вон там, наверху, смотри, сейчас она порхает под потолком, вокруг люстры, – продолжал меня мучить господин Стифас, – вот она, сейчас села к тебе на плечо», – он каждый раз показывал мне разные места, где, как ему представлялось, находилась птица. Вы понимаете, в какое трудное положение он меня поставил, как же мне было перечить ему? К тому же существовало это пятнышко. Кроме того, клиент ведь всегда прав, а бедный хозяин должен терпеть его странности, вы же сами меня этому научили, – ну, я и притворился, что тоже вижу ее, вытащил полотенце из передника, – я впервые заметил, что поверх рубахи у него был надет коричневый передник, – и тряс им в ту сторону, куда он показывал, чтобы якобы прогнать ее, пока в один прекрасный момент он не взял свой карабин, не вставил патрон и не начал целиться в воздух, готовый выстрелить, положив палец на курок. Тут я: «Нет, умоляю вас, господин Стифас, – говорю ему, – ради бога, не надо выстрелов на постоялом дворе, это неподходящее место для охоты, вы меня уничтожите, здесь же есть и другие постояльцы», – мне пришлось соврать, так как кроме вашего превосходительства никого нет. «Хорошо, – говорит он мне, – тогда я попробую, может, получится поймать ее сачком», – он приехал, как я говорил вам, на охоту и притащил с собой все свои орудия: кожаные мешки, ремни с патронташем, бурдюки для воды, силки, сети. И так до последнего раза, когда я пошел к нему: «Я только что открыл окно и, наконец-то, смог ее прогнать, – сказал он мне, – ты мне пока больше не понадобишься». Но на самом деле он выглядел не очень убедительно. Он сказал это с очень задумчивым видом. Его блестевшие глаза были пригвождены к одному из углов стола, и я уверен, что он по-прежнему видел что-то, чего я увидеть не мог…

Я умоляю вас, господин Агафий, помогите мне, я потерял терпение. Я скоро с ума сойду. Я не могу осмелиться вернуться к себе, лечь в своем уголке, от страха, что он опять начнет все сначала. И вот еще что меня мучает – как я мог это упустить, Боже мой, я никогда себе этого не прощу, – почему мне не хватило смелости, почему я поколебался в последнюю минуту и не схватил помет пальцами, чтобы быть полностью уверенным? Временами я боюсь, что это был лишь плод моего воображения или что меня заколдовал этот подлец… Но, если предположить, что он и правда обладает такой дьявольской силой, почему тогда у него не получилось заставить меня увидеть и птицу? Нет, наверное, помет был на самом деле, – а вы что скажете? – тогда я чувствую огромную вину, что не потрудился помыть пол, что было моей обязанностью.

– Приди в себя, Феофан, – сказал я ему сочувственно, – эти противоречивые мысли, теснящиеся в