Ханс продышал дырочку в затянутом инеем автобусном стекле. Темное небо, дома, подсвеченные разноцветной рекламой, пробегающие мимо автомобили. Вот, похоже, и нужная остановка. Ханс задержался у дверей — вообще-то можно сойти и на следующей или все-таки…

— Выходишь, мальчик?

Толстая, похожая на гусыню, старуха. Выходит ли он? Да, выходит.

— Пожалуйста, побыстрее, мальчик… Побыстрее… Да пожалуйста!

Тротуар. Узкий, выскобленный дворниками. Люди. Впереди, навстречу — смешной старик. Чем-то — может быть, улыбкой или просто морщинистым добрым лицом — похожий на рождественского гнома Юлениссена, что живет в столичном пригороде Корсегаардене на небольшой площади Торгет-Трегаарденс-Юлехус. Раньше, когда Ханс был маленьким, он часто писал ему письма на Рождество. Когда был маленьким… И когда еще были живы родители. Хотя… они не так давно еще были живы… Чуть больше месяца прошло после их нелепой гибели. Именно что нелепой — надо же погибнуть от молнии в ноябре! Одноклассники только диву давались. Ну, сочувствовали, конечно. Да только что ему, Хансу, до их сочувствия? Родителей-то не вернешь, как ни крути. Ханс сглотнул слюну. Вот еще один смешной старик — с бакенбардами, толстый, похожий на увальня сенбернара… знакомый такой. Черт побери! Так это ж полицейский комиссар… как бишь его имя? Не вспомнить. Ишь как спешит, не заметил даже, свернул с тротуара — прямиком, по сугробам, к машине, старому вишневому «вольво». И вдруг перед глазами мелькнул… Нет, показалось… Рядом тормознуло такси — синий «СААБ». Знакомая тачка… Ханс остановился, замахал рукой:

— Наше вам, господин Йоргенсен! Никак опять до поздней ночи работаете?

Таксист — длинноусый, круглолицый — выходя, улыбнулся в ответ:

— Привет, Ханс. Как дела?

— В клуб иду, договорились с Нильсом.

— Репетируете?

— Да помаленьку…

Таксист усмехнулся:

— Ну, будете играть, позовите на концерт.

— Обязательно.

Попрощавшись, Ханс пошел себе дальше, мимо огромных сугробов — с утра шел снег, вот и не успели убрать, теперь сгребали погрузчиками в самосвал, — мимо сверкающих витрин супермаркета, мимо катка, наполненного музыкой и детским смехом, пройдя небольшую площадь, свернул на улицу Грига — узенькую, едва разъехаться — там-то и притулился молодежный клуб, маленький, неказистый, зато с небольшим залом — зальчиком — и сценой. Перед дверью переминалась с ноги на ногу какая-то длинная — на голову выше Ханса — девка, а внутри уже мелькала длинная темная шевелюра Нильса — парень деловито перетаскивал в угол большой усилитель.

— Привет, Нильс.

— Явился… Чего опаздываешь?

— Да так… Слушай, сейчас по пути таксиста встретил, Акселя, помнишь?

— А, забавный дядька. Берись, вон, за монитор, тащи…

Нильс — пацан всего-то на два года постарше Ханса — упорно демонстрировал деловитость.

Подтащив монитор поближе к краю сцены, Ханс щелкнул пальцем по тугому пластику большого барабана, прислушался к звуку:

— Классно. Только зачем его розовой фольгой обклеили?

— Это не фольга, краска. Дагне сказала — красиво.

Дагне — это была подружка Нильса. Ну, раз она сказала…

Молча подкрутив микрофон, Ханс полюбовался своим отражением в тарелке ударных. Ну и харя! Круглая, расплывшаяся, белобрысая, с широким приплюснутым носом! Ханс расхохотался — нет, конечно же, это не он такой, а отражение. Нильс недовольно покосился на него. Дескать, вот бездельник — опоздал, да теперь еще и хохочет невесть почему. Как маленький, право слово, нашел игрушку. Ханс оторвался от тарелки:

— На ударных сегодня кто с нами? Калле из «Фаты невесты»?

— Нет, не Калле. — Нильс поставил усилитель на пол. — Он вообще ниоткуда, этот парень. Может, всегда будет с нами играть.

— Всегда?! — округлив глаза, восторженно воскликнул Ханс. — Вот это да! Наконец-то. И ты молчал? Друг, называется.

— А ты меньше шляйся где попало… — Нильс старался не показать, доволен, мол, сам видишь, кто тут делает все для группы, вот и ударника наконец нашел. Ну, или почти нашел.

— Я его и сам-то еще не видал. Даже, как зовут, не помню… Стиг, кажется. — Он пожал плечами. — Дагне присоветовала.

— А, ну, раз Дагне… — Ханс картинно развел руками. — И когда придет?

— Да давно уже должен быть. Может, зайти стесняется? Ты у дверей никого не видел?

— Не-а, никого… Только какую-то длинную девку. Ну, она, наверное, просто так стояла.

— А, симпатичная такая блондинка, — выпрямился Нильс, поднимая провод. — Я ее тоже заметил.

— Симпатичная? Ха! Этакая-то дылда… Это, кстати, не она там в дверь заглядывает? Девушка, тебе кого?

Девчонка — высокая, длинноволосая, с глазами, кажется, серыми или голубыми, посмотрев на ребят, усмехнулась:

— Вы — Нильс с Хансом?

Приятели переглянулись:

— Ну, да… Я Нильс, а он — Ханс.

— Тогда я к вам, — улыбнулась девчонка. — Стигне меня зовут.

— Что-о?!

— Что слышали. Вам ведь ударник нужен. Ну, так я и есть ударник. Вернее, ударница.

Этого Ханс уж никак не мог вынести. Вытащил откуда-то палки, протянул долговязой девке:

— А ну-ка, помолоти!

— Запросто!

Пожав плечами, Стигне взяла палки, уселась за установку, примерилась и… Трах-тах-тах-бум-бумм…

Молотила минут десять без остановки, раскраснелась вся, волосы разлохматились по плечам, а глаза — ну так сияли… Ханс даже подумал, что прав приятель, девчонка и вправду красивая. И тут же покраснел, застеснявшись собственных мыслей.

А Стигне, закончив, взглянула лукаво — ну как?

— Класс! — выдохнул Нильс. — Где так настропалилась?

Девчонка еще больше зарделась:

— У меня папа такую музыку любит. Так и я с детства…

Немного поболтали, потом попробовали поиграть вместе. По мнению Ханса — совсем неплохо получилось.

— Только вот засмеют нас на первом же концерне, — улучив момент, шепнул он приятелю. — Скажут: вот уроды, девку за ударные посадили!

— Да и черт с ними, — отмахнулся тот. — Стучит-то она классно!

Да, Стигне играла классно, с этим нельзя было поспорить. Даже Калле из «Фаты невесты» далеко было до нее.

Ребята и не заметили, как пролетело время. Стигне случайно глянула на часы:

— Ой, мамочки! Время-то… — Она надела куртку — ярко-красную, радостную, с желтым кленовым листом позади. Ханс с Нильсом не удержались, переглянувшись, прыснули — уж больно детской показалась им курточка. То ли дело у них — черные, с заклепками, молниями. Только вот в мороз по два свитера поддевать приходится.