Чаще стала задумываться о жизни своей. То ли возраст такой пришел – все вспоминается, переосмысливается. То ли встреча с сестрой душу перевернула, а только раньше-то и не думалось ни о чем, а теперь спать спокойно не может, все ворочается с боку на бок.

Не было дня, чтобы Недвига о дочери не грустила. Как там Ярина? Хорошо ли ей живется? Замуж, наверное, вышла, пора – семнадцать лет скоро. О Даре иногда вспоминала. Хоть и рос на глазах, а все же не кровный сынок, – и печали меньше. О муже-северянине вообще давно не думала. Сейчас даже сомневаться стала: а любила ли когда его? Уважала – да. Благодарна была, что купил, женой назвал, жизнь добротную подарил, хоть на время, но спокойную и безмятежную, можно сказать, счастливую. Но пора та миновала безвозвратно, и время новое наступило, совсем другое, непохожее на то.

В стане Недвига ходила печальная, потерянная – вроде и выполняла домашнюю работу, и придраться не к чему, но так, будто руки работали, а мысли далеко-далеко. Рута как-то не выдержала:

– Недвига, тебя подменили, что ли?

– Вот еще, с чего ты взяла?

– А с того, что после смерти Тенгизы ты совсем другая стала.

– Зачем ты покойную тревожишь? – возмутилась Недвига.

– Слышала я ваш разговор в ту ночь, когда она умерла. Наврала она с три короба, а ты уши развесила, поверила. Не хмурься. Я знаю, что говорю. Никогда каган ее не любил, у него таких, как она, пруд пруди. Да и сомневаюсь я, что вы сестры. Могла она и подыграть тебе, чтобы ты каменья ее берегла. А в каменьях тех, может, злая сила какая сокрыта, изводит тебя теперь.

– Да ну, – отмахнулась Недвига, – чушь городишь тут, а я слушаю.

– Я о тебе забочусь. Другая ты стала, сердитее, злее. Не понимаю, почему не веришь мне? Я часто видела, как Тенгиза над кольцом этим колдовала. Все вертела его, слова какие-то шептала. Не к добру тебе его вручила, чую я…

– Да вовсе не колдовала она, а любимого своего вспоминала. Каган ей этот перстень подарил. И отстань от меня. Не понимаю, чего ты везде суешься? Смотри, когда-нибудь прищемят нос твой любопытный, – перебила сердито Недвига, а Рута насупилась и ушла к себе, обидевшись.

И все же слова Руты посеяли в душе сомнения, и, вспомнив тот разговор, Недвига нащупала вшитый в пояс штанов потайной карманчик, в котором хранились перстень и крестик. Перстень действительно не давал ей покоя, но не потому, что был заколдованным, а оттого, что клятву дала передать его племяннице, и не знала теперь, как ее выполнить.

Недвига постаралась отогнать невеселые мысли, но на смену им пришли другие – о Баяне. Всего год прошел, как она впервые увидела его здесь, у реки, а кажется, давным-давно это было, и целая вечность разделяет тот день от нынешнего.

Все чаще стала Недвига ходить к реке, просиживать на берегу целыми днями, забывая о делах. Она пыталась представить, что здесь делала Тенгиза, и не могла вызвать в памяти ее образ. Был он каким-то расплывчатым, мутным, колеблющимся, будто знойный воздух в жаркий день.

Недвига встала, сладко потянулась: «Искупаться, что ли?» Солнце жарко припекает, но вода еще по-весеннему холодна. И все же не выдержала, стянула платье, медленно вошла в реку. Вода действительно пробрала холодом до костей. Вспомнила, что волхвы северянам до Купалы запрещали купаться, но пошла дальше, чувствуя, как темная холодная муть поднимается все выше и сердце останавливается, замирает в груди.

Вода добралась до груди: нет, дальше не стоит ходить. Ноги сведет судорогой, и водяная навеки утащит на дно. Недвига быстро окунулась по шею и опрометью выскочила на берег, тут же оказавшись лицом к лицу с Баяном. Караулил он ее, что ли?

Баян оглядел ее. Недвига смутилась, жаркая волна прокатилась по полуобнаженному телу: купалась она лишь до пояса раздетой, но мокрые штаны так плотно облегали ноги и бедра, что не скрывали ни одной выемки, ни одной выпуклости. Недвига просто таяла под горячим взглядом мужчины, ощупывающим ее фигуру.

Баян протянул руки, женщина покорно вошла в них, отдавшись сладкому чувству какой-то истомы, будто, не держи он ее, упала бы без сил ему в объятия.

И случилось бы неизбежное, но вдруг до чуткого слуха Недвиги долетел говор: кто-то бродил по берегу.

Недвига невольно отшатнулась от мужчины.

– Недвига, ты чего? – зашептал он, пытаясь ухватить ее цепкими руками.

Но женщина уже метнулась к платью, схватила его. Баян подошел, хотел отобрать одежду. Недвига не далась, увернулась и быстро натянула ее на мокрое тело. Баян потоптался возле: унизительно просить женщину, – но, вздохнув, произнес:

– Недвига, я знаю, что ты хочешь этого так же, как и я. Чего ты сопротивляешься? Хочешь, чтобы силой взял? – И неожиданно прижал ее к своему телу.

Недвига настороженно огляделась: никого не видно, но как знать, может, сидит кто в кустах да наблюдает за ними, усмехаясь. Нет уж, любовь любовью, а она еще жить хочет. Не стоит судьбу пытать на прочность. Да ведь и Баяну, кроме похоти, ничего не надо. Стоит ли страдать из-за него?

Она решительно оттолкнула мужчину:

– Отстань от меня, Баян. С чего решил, что ты мне по нраву? Я терпеть тебя не могу, не приставай ко мне больше.

Сказала, будто ушатом холодной воды облила, мужчина замер на миг, затем осклабился в кривой улыбке, хотел сказать что-то, но не успел, из кустов вышел Кутай.

Вождь хмуро оглядел обоих, вынул из голенища плеть. Недвиге тут же стало плохо, едва зажившие после пытки раны заныли в предчувствии новой боли. На этот раз, похоже, Кутай не простит ее. Ну что ж, сама виновата. Любви захотелось. Весна кровь разогрела, увлекла в пучину страсти.

А Баян-то стоит спокойно, будто ничего не случилось, будто не домогался ее только что без зазрения совести. Ему что, он сын родной, а расхлебывать все рабыне придется.

Недвига бухнула хозяину в ноги.

– Не гневайся, господин. С жалобой к тебе обращаюсь на сына твоего. Житья мне нет от Баяна, господин. Всюду он ко мне пристает, прохода не дает. Я ведь твоя рабыня, не его! Защити!

Щеки Кутая налились красным гневом, казалось, вот-вот лопнут от прилива крови. Он замахнулся плетью и ударил сына наотмашь.

Недвига вскрикнула. Тонкая кожаная змейка не задела лицо, пройдясь по груди и плечу мужчины, из распоротой раны заструилась кровь. Баян и глазом не моргнул при этом, схватил плеть и резко дернул ее на себя. Вождь от рывка подался вперед, но устоял на ногах.

– Отец, опомнись! – воскликнул Баян. – Зачем из-за рабыни на сына бросаешься? Не позорь себя, отец.

Ой, ой, тут уж делать нечего, как бы в этой перепалке и рабыне не досталось.

Недвига попятилась. Мужчины не обратили на нее внимания. Она повернулась и побежала прочь. Никто не окликнул ее. Уже у стана женщина опомнилась, остановилась, отдышалась и пошла спокойнее, обдумывая случившееся.