Я ответил, что, на мой взгляд, вполне представляю эту картину, но воздержусь от гипотез до следующего дня - когда, если я не слишком не прав, II-D (используя ее систему обозначений) покажет, как я, пресмыкаясь, волочусь на озере Тритон за Седыми Дамами.

Каликса улыбнулась:

- Посмотрим.

Не прав я не был; мы посмотрели; от этой сцены я увлек ее к ложу - почти так же стремительно, как Пегас перенес меня по маршруту Самое - озеро Тритон, и, в отличие от этого бесподобного жеребца не сдерживаемый золотой уздой, снова славно распалился, но выпалил слишком споро. Я был прав, нетерпеливо сказал я ей; как показано на стене, я был не прав, зря не отдал, несмотря на совет моей кукольницы, справедливость незрячим Седым Дамам. Но старые привычки умирают с трудом: даже пролетая по дороге в Северную Африку на высоте сорока стадий над уровнем Серифа, когда мне пришло на ум нагрянуть с неожиданной ревизией к Андромеде, я вместо этого подверг ревизии свой порыв и, обуздав его, решил застать ее врасплох не так прямолинейно - вернувшись омоложенным от Медузы. И когда Пегас зашел на посадку и приземлил меня у Тритона, я никак не мог решиться и открыто заявить моим жертвам со стажем, кто я такой. Там, на берегу, они как коростели дергались, как выпи вихляли, как цапли сутулились, слишком старые, чтобы стариться, уминая о десны свой завтрак; я изменил голос и пронзительно произнес: "Не могу ли чем-то быть полезен, сударыни?" Что за шлеп-плюх-хлюп раздался в ответ! "Фу!" - сказала Пемфредо; "Персей!" - сказала Энио; "Проткни его!" - сказала Дино, - серийно крысясь на меня по мере получения зуба.

- Вовсе нет, - сказал я, отступив на шаг от их клевков. - Зацикленный на себе Персей такой же враг мне, как и вам. Насколько я понимаю, он обронил ваш глаз где-то поблизости? Я найду его вам, если вы подскажете, где сейчас нимфы Стикса.

Вся моя надежда была на плату вперед, ибо озеро, хотя и мелкое, раскинулось, как море, широко, и я отчаялся отыскать в нем глаз, утерянный без малого двадцать лет назад. Но "Тьфу!" - сказала Пемфредо, "Кретин!" - Энио, а Дино: "Сначала найди!" С тем мы и разошлись, как лебедь, рак да щука: граи - слепо шлепая, я - размышляя, Пегас - пощипывая от нас подальше травку.

- Видишь его? - спросила Пемфредо.

- Конечно, видит! - Энио, а Дино:

- Не молчи, глупыш!

- Вижу, - сказал я. - Но не хочу нырять за ним, покуда вы не скажете, где находятся нимфы.

Увы, я все поставил на этот отчаянный обман и халатно отнесся к маскировке своего голоса. "Зубной вор!" - вскричала Пемфредо; "Глазной рвач!" - присовокупила Энио; а Дино: "Пустить его ко дну!" Не успел я и глазом моргнуть, как они спустили меня на воду. Как рыба в воде я чувствовал себя среди воздушных - коротких и длинных - волн, но среди морских был ни рыба ни мясо; я камнем пошел ко дну - и ясно увидел, что за наваждение, как на меня с заросшего тиной и водорослями дна жутко пялятся целых три глаза, один из которых - бесполезное чудо! - был лишен телесной оболочки - самой что ни на есть граин. Падший из апогея моего высокомерия, теперь он подмигивал из глубин. Я ухватил его, зажмурился и сам, оставив всякую надежду, не зная, что моя жизнь…

- Продолжение в следующем выпуске, - вставила Каликса. - Теперь ты вспомнил, что тогда произошло?

- Три дня назад, - сказал я, - я сказал бы, что меня доставили сюда утонувшим на Два-D, если бы сумел это припомнить. Но Один-Е наводит на мысль, что это не так. Теперь ответь на мой вопрос: как далеко заходит эта стенопись? - Ибо я с запозданием увидел, как каждая сцена второго витка вторит своему двойнику из первого, позади которого она расположена, - но, как я ни изучал последние картины первой серии, в голову мне не приходило ничего относящегося к конечному периоду моего смертного существования. Каликса, однако, уклонилась от ответа: я проспал со своей гипотезой целую ночь, и она требует такого же времени.

И она действительно заснула или по крайней мере притворилась спящей, но я заснуть не мог: подобно складывающему свои вирши барду, который каждую ночь прокручивает в уме сочиненное за день, с тем чтобы продолжить его назавтра, я во все глаза всматривался во тьме в свои воспоминания о I-Е (выдача мне обмундирования пахучими нимфами) и воображал, какое соответствие этой сцене ждет меня поутру.

Мы степенно постояли перед II-E, столь же обширным и почти пустым рельефом, как и изображенная на нем пустыня и пустынный берег озера. Благодаря большому размаху спирали, тринадцать метров I-Е развернулись здесь почти в две сотни; и на всей этой стадии глаз, даже мой, хотя я и выхватил глаз у грай, выхватывал всего две вещи: в левом верхнем углу - улетающего Пегаса с Пемфредо верхом у него на шее, по-дамски примостившейся сбоку скалозубой Энио и злорадно косящейся назад через его круп Дино; а далеко внизу, справа, на берегу озера,- меня самого, мрачно глядящего им вслед, по соседству с просушивающей прямо у себя на голове промокший капюшон дамой.

- Та же, что в храме? - спросила Каликса. - Или нимфа со Стикса?

Я гадал, как ей ответить. "Об этом же гадал и я, когда она меня спасла, - сказал я. - Но не забывай о нашем правиле". Мы поглазели еще немного, пока Каликса не выпустила мою руку, пробормотав почти без всякого выражения: "Рисовать эту картину было совсем просто", и снова отправилась внутрь. Забегая вперед, я украдкой бросил через плечо косой взгляд на II-F-1, что подстегнуло некоторые мои робкие воспоминания и подняло со дна другие, и, поспешив следом за ней, обнаружил ее не, как обычно, пупом моего храма, а скрестив ноги примостившейся на ложе с шахматной доской на коленях.

- Мне наскучило без конца трахаться, - заявила она. - Давай играть в шахматы.

- Ты ревнуешь, Каликса?

- К чему бы это?

Но она в момент четырежды кряду меня заматовала, часто, честно и четко поясняя мне, сколь глупы мои ходы и нелепы планы, вскрывая мою позицию тяжелыми фигурами, в хвост и в гриву разнося ее конями; покуда я наконец не отложил доску с шахматами в сторону и, покрепче обхватив ее за плечи, на ней не отыгрался - уже своей, достаточно тяжелой фигурой. В этой позиции она послушно раскрылась, но смотрела, отказавшись от своих обычных откровенных обозрений наших рокирующихся органов, по большей части куда-то в сторону. Быть может, поэтому я проделал все как следует, разве что чуть быстровато, и даже извлек из нее под конец негромкий стон удовольствия. Когда мы, все еще не размыкаясь, перекатились, чтобы обсушить пот, на бок, она, накручивая на палец волосы у меня на груди, проговорила:

- Ты вроде бы говорил, что стигийские нимфы смердят.

- С другой стороны, - парировал я, - морские нимфы в ответ на каждое движение тебя орошают. Наверное, помнишь, как это было с Аммоном в Ниле?

В ответ она извинилась за свое дурное настроение и спросила, не была ли, как она предполагает, моя спасительница, в объятиях которой меня занесет на следующем панно, самой Медузой.

- Что за неуместная формулировка!

Виноват - слова мои, не ее, но мы знали, что она имеет в виду. Не было никакого смысла и дальше поддерживать уклончивую неопределенность; я рассказал Каликсе, что так оно и было, она оказалась той, которую я и разыскивал.