– Брайан, – я чуть не разрыдалась, когда услышала его голос.

– Элис, милая, что случилось?

– Я… тут… – все слова словно куда-то делись. Чтобы рассказать всё, говорить надо было бы слишком много. А я была не в состоянии не то что говорить, даже думать. – Мне очень страшно, Брайан. Забери меня отсюда!

Он не стал задавать никаких вопросов. Лишь строго приказал:

– Назови адрес.

Ожидание длилось бесконечно долго. Или мне только так казалось. Но какое-то время спустя Брайан появился. Практически выволок меня из туалета. Я бессвязно пробормотала что-то вроде «Элвис… Раймонд… его тоже убили тут…», но, кажется, Брайану этого было достаточно.

– Уходим, скорее. С минуты на минуту здесь будут полицейские. Не надо, чтобы тебя здесь видели.

Мы ехали в машине. Брайан сосредоточенно смотрел на дорогу, а я, сумбурно и путанно, рассказывала все, что узнала за день. Слова лились бесконечным потоком, нещадно грызло чувство вины. И если к смерти Нэнси я не имела никакого отношения, то Элвис умер из-за меня… И Раймонд…

– Я думала, что оторвалась от слежки, но… – мой голос дрогнул, горло перехватило спазмом. – Они пришли за мной. И теперь Раймонд мертв.

– Глупости, ты тут не при чем, – отрезал Брайан. – Если бы они шли по твоим следам, то поверь, вы оба были бы мертвы. Он не желторотый птенец, а матерый журналюга. И знал, что делает. Он сам где-то прокололся. Пришли именно за ним. Только поэтому ты осталась жива.

А ведь и правда… Я отвернулась от окна и жадно впилась взглядом в хмурый профиль Брайана. Я смотрела на него и говорила, говорила, говорила, словно выплескивала из себя все напряжение и все ужасы последних дней. И впервые за долгое время мне не было страшно. Потому что я поняла, почувствовала, ощутила, что теперь точно все будет хорошо. Только в одном месте моего рассказа сердце испуганно сжалось, когда я говорила о той записи, выбившей почву у меня из-под ног: Брайан у дома Нэнси задолго до того, как там появилась я. Разумеется, верить в сказку, рассказанную Штерном, я больше не могла и не желала. Ведь в финале той сказки Нэнси, живая и здоровая, уехала в дальние края. А я только что видела ее мертвое тело.

Брайан, как я и ожидала, лишь возмущенно фыркнул.

– Чушь! Я действительно приходил к этому дому, но лишь один раз. И там в это время жила ты.

Я ни секунды не сомневалась в том, что он говорит правду. Изменить дату на записи проще простого… Так же, как и обмануть до смерти перепуганную девушку.

– Не понимаю, зачем Штерну надо было наговаривать на тебя, – пробормотала я.

– Затем, – ответил Брайан, – чтобы ты держалась от меня подальше, а я не смог тебя защитить.

Защитить… Какое хорошее слово. Надежное и сильное. Как и мужчина, что сейчас сидел рядом.

– И что мне теперь делать? – спросила я, выложив абсолютно все, что знала.

– Ничего, – пожал плечами Брайан. – Теперь это мои проблемы. Скинешь мне фотографии чеков миссис Джекобсон.

Он набрал какой-то номер на своем телефоне:

– Рассел? У меня к тебе дело. Встретимся, где обычно.

И бросил трубку. Разговор затих, повисло молчание. И не было в нем ни неловкости, ни скованности, ни желания нарушить тишину. Только спокойствие и умиротворение. Шуршали шины, наматывая километры проспектов и улиц, из динамиков пел саксофон, машина плавно виляла из стороны в сторону, обгоняя автомобили. Мужские крепкие руки лежали на руле, небрежно поворачивая его кончиками пальцев. И от этих движений мутилось в голове и холодком сквозило по позвоночнику. Как же я соскучилась по нему. Безумно, невыносимо…

А саксофон пел и пел, будя воспоминания, сладкие, жаркие, бесстыдные…

Дверь захлопнулась за спиной, словно отрезав от всего мира, от прошлой жизни с ошибками и потерями. Знакомая прихожая с кованой ажурной вешалкой с одной стороны от входа, и с антикварным колченогим столиком, на котором громоздилась не менее антикварная ваза с огромным букетом роз (явно настоящих) с другой стороны. «Дома…» – мелькнула шальная мысль. Я резко остановилась, Брайан обернулся, вопросительно приподнял бровь:

– Элис?

Носа коснулся до боли знакомый запах, его запах, аромат парфюма и чистого мужского тела. От этого запаха что-то словно сместилось у меня в голове, а может, наоборот, встало, наконец, на место. И как-то сразу все стало легко и просто, так просто, что проще и не придумаешь. Это всегда просто, когда вот так вот, по-настоящему. Редко бывает по-настоящему, а нам повезло. И странное чувство, что я знала его не несколько дней, а всю свою жизнь, уже не казалось странным. Потому что да, знала. И даже не жизнь, а больше, значительно больше. Словно две половинки одного целого когда-то разделили, и они тысячи лет одиноко носились по свету. Страшно подумать, что могли бы и не столкнуться в этой жизни, прожить ее с кем-то другим, не зная и не ведая, что свое-то вот оно, рядом… Но случай ли, провидение или какая-то неведомая сила толкнула навстречу, и сразу все остальное стало неважным. Потому что есть я и он, мой мужчина, мой и больше ничей.

Мой! Желание, подспудно тлевшее в машине под стон саксофона, разом вспыхнуло, как лесной пожар помчалось по венам. По телу прокатилась волна дрожи, я судорожно сглотнула. Взгляд жадно впитал в себя длинные крепкие ноги, обтянутые джинсами упругие ягодицы, сильные руки, выглядывающие из-под закатанных по локоть рукавов, широкие плечи, мощную шею в расстегнутом вороте рубашки, упрямый подбородок и умопомрачительно притягательные губы… Внутри сладко екнуло, отозвавшись спазмом между ног.

– Чего ты хочешь? – шевельнулись в ленивой улыбке те самые губы – поужи…

Какой еще, к черту, ужин? Я просто умру, если не получу своего мужчину прямо сейчас, сию же минуту. Даже если для этого мне придется его изнасиловать.

– Тебя! – хрипло перебила я и, обвив руками его шею, прижалась губами к его рту.

Брайан на секунду замер, а потом обхватил горячими руками, притиснул к себе так, что я придушенно пискнула, и впился в мой рот таким поцелуем, от которого мы оба словно сошли с ума. Не было ласки и нежности, было лишь взаимное дикое желание, первобытное, яростное, звериное. Мы целовались жадно, до распухших губ и потери дыхания, натыкались на мебель. Что-то гулко стукнуло и покатилось по полу, под ногами стало мокро. Похоже, снесли антикварный столик, вместе с вазой и розами. Мы поскользнулись и рухнули в эту лужу, не переставая целоваться, словно от тех поцелуев, жарких, бесстыдных, зависела наша жизнь. В бок уткнулось что-то колючее, видимо, розы. Но мне было плевать, даже если б весь пол был утыкан гвоздями.

Горячие ладони забрались под майку, мяли грудь, пощипывая соски, и каждое их движение отзывалось сладкими жгучими спазмами между ног. Я стонала ему прямо в рот, изгибалась от изысканной пытки, металась, не в силах терпеть немыслимое, почти болезненное возбуждение. Под кожей вспыхивали и гасли искры, низ живота сводило от колючего жара, от тянущей дрожащей пустоты. Одним движением содрав с меня джинсы вместе с трусиками, он подхватил меня под коленки, широко раздвинул их и замер, хрипло и тяжело дыша. Я знала, куда он смотрит. Чувствовала его жадный взгляд влажной пульсирующей плотью, словно он трогал там горячими пальцами. Это было бесстыдно, непристойно, но дико заводило. Я дернула бедрами ему навстречу, и перевитый венами возбужденный ствол ткнулся в промежность, раздвинул мокрые складочки, и яростно вонзился в меня, наполняя собой до упора, вытесняя тоскливую пустоту. Я всхлипнула от умопомрачительного удовольствия. Брайан опустился на меня, придавив горячей желанной тяжестью к полу. И задвигался. Сначала дразняще медленно, потом все быстрее, быстрее, неумолимо вколачиваясь в податливую покорную плоть. Я кусала его плечо, с наслаждением гладила покрытую испариной кожу его спины, ощущая под пальцами перекатывающиеся мышцы, царапала и впивалась острыми ноготками. Вскрикивала в голос, побадривая, требуя чего-то такого, что только один он мог мне дать…. Внутри все горело и плавилось, растекалось колючим жаром, неслось по венам, грохотало в висках…