Уоллес прикрыл глаза. Наступила тишина. Ивлев и Маккой открывали краники огромных бутылей, наклоняли бутыли поменьше, переворачивали бутылки обычных размеров и ставили на резной столик все новые настойки. Вопреки российской и американской традициям, мы придерживались французских правил дегустации: пригубляя, пробовали содержимое каждой рюмки, остатки сливали в большой винный бокал, так что в конце концов наполнили его почти доверху. Уоллес оказался прав – клубничная настойка была самой лучшей. В остальных не чувствовалось аромата, зато явно ощущался какой-то деревянный привкус.

Все это время я напряженно думал: прокручивал ситуацию так и этак, фильтровал слова, анализировал смысл сказанного, проверял логику, и сопоставлял с тем, что мне было известно… В конце концов пришел к выводу, что Марк Уоллес сделал жест доброй воли, и ему можно верить.

– Итак? – добродушный бульдог открыл глаза. На его лице застыло выражение ожидания.

– Вы были правы: шнапс на клубнике – лучший.

– Я не об этом, – опытный разведчик впервые проявил нетерпение. – Вы поняли, что мы не имеем отношения к вашим проблемам?

– Пожалуй…

– Тогда отзовите ваших людей.

Поразительно! Он действительно все знал. Или догадывался.

Я замешкался. В разведке никогда ничего не признают, даже очевидные вещи. Но и никогда не откровенничают, а Уоллес нарушил это правило. И отплатить ему можно было только ответной откровенностью.

Я достал телефон, набрал номер.

– Все отменяется.

– Уверены? – несколько удивленно переспросил Альпийский стрелок.

– Да. Отбой.

– Понял. Мы нужны?

– Нет. Уезжайте.

Уоллес удовлетворенно кивнул. И вытащил свой аппарат.

– Отбой, Джейк. Да, правильно. Уезжайте.

Мы переглянулись и засмеялись. Наши молодые коллеги засмеялись тоже. Все испытывали необыкновенное облегчение.

– По-моему, пора вернуться к столу и продолжить ужин, – сказал Уоллес, вставая. – Нет возражений?

– Прекрасная идея! – я тоже поднялся.

– А мы на минутку задержимся, – сказал Ивлев и, подмигнув Маккою, поднял почти полный бокал с остатками нашей дегустации. – По-моему, неправильно оставлять столько шнапса…

– Очень неправильно! – согласился американец. И, обращаясь ко мне, добавил: – Надеюсь, наши планы насчет устриц, которыми пренебрегли наши молодые коллеги, не изменились?

– Конечно, нет! – кивнул я. – А насчет десерта и дижистива – появилась масса новых!

Мы провели в «Кюхельмайстере» еще два часа. Ужин удался на славу.

– Да это просто чушь! Невероятная чушь! Гад Уоллес развел вас, как детей!

Лицо полковника Фальшина налилось кровью, отчего растрепанные седые волосы, по контрасту, казались еще белее. Он пригладил их растопыренной пятерней. Большого порядка на голове это не навело.

– С каких пор он такой добрый? И почему? Это что, дружественная разведслужба? Нет, это главный противник! Или вы забыли об этом?! Так почему же вы ему поверили?!

Мы сидели напротив резидента, и получалось, что орал он на нас обоих. Но потом он опомнился и последнюю фразу адресовал своему подчиненному, назначая именно его ответственным за провал операции «Л».

Ивлев сделал единственно возможное в данной ситуации – покаянно опустил голову. «Я начальник – ты дурак», – эта формула, к сожалению, широко внедрилась в головах дураков разного уровня, зачастую заменяя способность логически мыслить и принимать обоснованные решения. Но хорошо, что здесь присутствовал справедливый и объективный представитель Центра, способный разложить все по полочкам!

Я солидно откашлялся. Фальшин прервался на полуслове, будто подавился. Тогда я заговорил – веско, значительно, прихлопывая ладонью по столу после каждой фразы.

– Дело не в субъективной оценке Уоллеса. Дело не в том, поверили мы ему или нет. Дело в объективной ситуации. Уоллес знал про акцию «Л» и подстраховался силовым прикрытием. При таких обстоятельствах у меня был только один выход – отменить операцию. Или вы бы предложили вступить в боестолкновение в центре Вены?

Полковник еще раз причесался пятерней и, глядя в стол, закряхтел. Предложить такое не мог ни один начальствующий дурак – только сумасшедший. Но сумасшедших пока еще начальниками не назначают.

– К тому же Уоллес вполне мог сдать нас венской полиции. Вместе со спецсредством «LX»! Даже у Виктора с его дипломатическим иммунитетом могли быть неприятности, а меня просто-напросто упекли бы в тюрьму! Но он ведь этого не сделал! Разве это не показатель доброго отношения?

Фальшин продолжал чесать волосы и кряхтеть.

– А вот как произошла утечка информации – это большой вопрос! – Я буравил взглядом седую растрепанную макушку. – Очень неприятный вопрос. Надеюсь, вы проведете по этому факту результативное расследование.

– Я проведу расследование, – Фальшин поднял голову.

Теперь он был бледен. Как бы от перепада давления его не хватил удар!

– В резидентуре об акции «Л» знали трое: я, капитан Ивлев и вы, – продолжил резидент. – Больше того, я являлся ее инициатором, и я был непосредственно заинтересован в ее успехе! Разве не так? Разве это не очевидные факты?

Я кивнул.

– Так. Очевидные.

Было совершенно ясно, куда он клонит.

«В этой темной истории резидент вне подозрений», – вот что имел в виду мечтатель товарищ Фальшин.

– Таким образом, остаются двое наших и люди из нелегальной сети. Всех мы проверим, самым тщательным образом!

«Двойка, товарищ Фальшин!» – мысленно поставил я оценку полковнику.

В разведке нет прямых линий, очевидных фактов и однозначных решений! Чтобы отвести от себя подозрения, предатель может не только провалить операцию, в которой кровно заинтересован! Он может толкнуть под колеса поезда собственную жену, трахнуть сестру и отравить брата – такие случаи описаны в истории…

– Вы на правильном пути, товарищ полковник! – от всей души сказал я, глядя Фальшину в глаза. – Уверен, что источник утечки будет найден в самое ближайшее время!

Резидент смягчился. Его лицо стало приобретать нормальный цвет. Ивлев с подозрением посмотрел в мою сторону. Кажется, он заподозрил, что его собираются сделать козлом отпущения.

Раздался звонок внутреннего телефона, полковник энергично сорвал трубку.

– Фальшин. Да. Понял. Сейчас подойдет.

И, многозначительно посмотрев на меня, сообщил:

– По городскому звонит какая-то женщина. Спрашивает герра Сергеева!

Странно! Не выказывая удивления, я встал.