— Его зовут Артём, — сухо огрызается Анюта. — И он не так уж намного старше.

— Как скажешь. Забавный седеющий… юноша.

Только благодаря леденящей досаде произношу это непринуждённым будничным голосом. На деле хочется врезать по рулю. Незначительная, внешне абсолютно незаметная прибавка к скорости, частично помогает взять себя в руки.

Анюта поднимает на меня заострившиеся до кошачьих щёлочек нефритовые глаза. Будто это я, а не он, осмелившийся покуситься на чужое засранец.

— Может, объяснишь на каком основании ты лезешь, куда не просят?

— Боюсь не дождаться приглашения.

— Зачем тебе чего-то ждать, если неспособен планировать дальше грядущей ночи?

— Ты меня избегаешь. Откуда тебе знать, на что я способен? — всё-таки осатанело рычу, давясь застревающими в горле матами.

— Тебе напомнить? — выдыхает Аня пока ещё тихим, но советующим благоразумно заткнуться шёпотом.

Имеет право. Сам же ей его всучил, не спрашивая, унесёт ли.

Я глубоко вдыхаю. Салон будто весь пропитан искрами. Закашливаюсь.

— Ты собираешься постоянно оглядываться назад?

Снова тупик. Слишком много вопросов. Всё наше общение — череда моего непонимания и её упрёков.

Мыслей много, даже слишком. Нужно собрать их все в конструктивный диалог. Аня упрямая. Она, если в голову что-то вобьёт, не отступится. Любой аргумент выкрутит наизнанку, переломит под себя. Сделает всё, чтобы я держался подальше. Нужно что-то решать, как-то объясниться. А как?!

Я тянусь к комкающей край платья руке, из-за чего Аня вздрагивает. Инстинктивно пытается отпрянуть, но в последний момент резко замирает и вздёргивает подбородок.

— Давай прикола ради оставим лицемерие в сторонке. И знаешь, что останется? Моё разочарование и твой незакрытый гештальт, — одичалые до невозможности глаза распахиваются, вышибая из меня последний воздух болезненным взлётом угольных ресниц. — Даже не собираюсь копаться, что в тебе заело: самолюбие или самцовая потребность подчинить. Просто перестань испытывать на мне свои чары. Ты пустой за ними Север. Ледышка.

Да если бы! Лучше пустота, чем эта канитель без названия.

— Ань, я на тебе никогда ничего нарочно не испытывал.

— Не скажу, что это прозвучало как комплимент, — парирует она с налётом покалывающей, но пока ещё удерживаемой в узде ярости. — Но не переживай, упрекнуть тебя не в чём. Я сама оказалась слишком лёгкой добычей.

— Да не играл я тобой, говорю!

Всё-таки срываюсь. Легче не стало, но молчание нас окончательно отдалит, а разговор, как назло, не хочет клеиться.

— Оно и не понадобилось.

Аня устало стягивает с себя парик, взбивает пальцами густые медовые волосы. Пугающе чужая, сменившая наивную отогревающую улыбку на взрослую колючую усмешку. Девочка выросла, и я снова не знаю, что ей ответить. Вернее, что бы я ни сказал, будет звучать одинаково неубедительно.

— Что планируешь делать дальше? — вытаскиваю из себя клещами, понимая, что наше время утекает проеханными метрами.

— Для начала проведу уборку. Выкину весь хлам из своей жизни, — порывисто зачёсывает волосы назад. — Давно пора вышвырнуть застиранного единорога из спальни, — сцепляет пальцы в плотный замок. — И тебя из головы, — припечатывает с ухмылкой. — Может, тогда освободится место для чего-то действительно стоящего.

Будто приморозила, а сверху кипятком залила.

Не сказать чтобы я был спокоен до этого, но…

Резко сворачиваю на повороте и краем глаза вижу, как сужаются её зрачки. Как заостряются скулы, поджимаются губы. Пусть. Пусть хоть голос сорвёт, мы всё равно поговорим.

Анюта хмуро осматривается по сторонам.

— Ну и зачем ты съехал?

— Потому что отвлекаюсь на разговор, — отзываюсь так же сухо. — Неохота нас угробить.

— Тормози, пешком пойду.

— Перебьёшься, — цежу сквозь стиснутые зубы. — Или ты надеялась пнуть меня, как ту синтепоновую игрушку? Не выйдет. Не пытайся заставить меня думать, что между тобой и Артёмом что-то есть. Потому что я не отдам тебя ни ему, ни кому-либо другому.

Перед глазами мутная пелена. То ли солнце слепит, то ли собственное признание. Неожиданное, но какое-то правильное. Это именно то, что я чувствую сейчас, если вкратце.

Секунда потрясённого молчания взрывается сердитым ударом её ладони по консоли.

— Ты совсем двинутый или что?

— Что у тебя с ним?

— Да тебе какая разница? Тормози, говорю, псих чёртов!

— Я задал вопрос! — снова не выдерживаю, повышаю голос.

Прощай хвалёная выдержка, грош тебе цена.

— У меня с ним доверие, как минимум! — в её глазах крепчает изумрудный шторм, свирепый аж лёгкие сводит. — Взаимопонимание, надёжность, гармония…

— Блеф, — обрубаю грубо. Чем дальше она перечисляет, тем безостановочнее начинаю злиться.

Аньку аж передёргивает. Какого чёрта она так реагирует?! Зачем защищает? Я начинаю жалеть, что не поддался желанию стереть его приторную улыбку о тротуарную плитку.

Матюгнувшись, выруливаю по просёлочной колее в лес, к поляне для пикника, но Аня в пылу злости этого, кажется, даже не замечает.

— Если ты не заметил, у нас с Артёмом всё серьёзно. Мне тебя что, третьим на свидание пригласить, чтобы, наконец, дошло?

Ну всё. На этом, пожалуй, тормознём.

— Послушай, Малая, то, что ты со мной творишь… Это просто… — тут у меня обрываются мысли и окончательно садится голос. — Да ты и сама чувствуешь то же самое.

Ни одного подходящего слова, даже близко описывающего это не подобрать. Только потребность. Выматывающая потребность трогать, слышать, смотреть на неё. Но как мне объяснить это Ане?

— Блеф! — передразнивает она, решительно открывая дверцу.

Я не успеваю среагировать. Срываюсь следом.

Нагоняю через какую-то дюжину шагов под раскидистым дубом. В ушах гудит кровь, разогнанная погоней и злостью.

— Пусти! — Анька с неожиданной силой пытается вырвать руку.

— Мы недоговорили, — возражаю, перехватывая со спины барахтающуюся девчонку. Резким движением сдавливаю локтем её горло, а свободной рукой стискиваю тонкие запястья, чтобы не дёргалась. — Байда, говоришь? — тесно зажимаю Аню между собой и шершавым стволом. — Повтори!

— Даня… — она вся покрывается мурашками, когда я сорвано выдыхаю ей за ухо. — Ну зачем… Зачем ты меня преследуешь? Всё же шло хорошо почти…

Я разжимаю пальцы, чтобы провести костяшками вдоль покорно подставленной шеи. Спускаюсь к ключицам, сжимаю ладонью загнанно вздымающуюся грудь: отзывчивую, возбуждённую. Значит, в прошлый раз я не ошибся, Малую заводит агресия.

— Тогда объясни мне — да и себе заодно — на черта тебе этот Артём, если нам так хорошо вдвоём? Он тебе безразличен. Я ведь прав?

— Ты не понимаешь, — короткий вздох пробирает неприкрытым отчаяньем. — Артём правильный… с ним как за каменной стеной. И я не собираюсь унижать его двуличием. Мы с тобой больше не должны…

— Это с ним ты не должна, — разворачиваю её лицом и увлекаю за собой на прохладный ковёр изо мха. — Я не позволю, слышишь…

Анюта уже не слышит, сладко стонет мне в губы, а я забываю, что хотел