с губ слова Андрей разглядывая какое-то незнакомое, изменившееся лицо сидящей напротив него женщины, матери его будущего ребёнка.

– А впрочем, чего я тебя удерживаю? – пожала плечами Наташка, – если хочешь, то можешь выпить, Андрюшенька. Ведь такое один раз в жизни бывает. Но только всё равно, аккуратнее, чтобы мне тебя на себе потом тащить не пришлось. Мне же, сейчас, тяжести ни в коем случае поднимать нельзя. Ты же – Доктор, ты же знаешь!

Андрей спал и осознавал, что спит, и что происходящее с ним происходит во сне, и что происходящее с ним во сне практически соответствует реальности.

Они вместе с Наташей сидели в первом ряду в Большом театре, то есть Андрей не был уверен, что это именно Большой, но во сне, почему то, думалось именно так. В оркестровой яме потихоньку возились музыканты ёрзая туда-сюда и настраивая инструменты, а публика, вся, поголовно, тихо и смирно сидела на своих местах. Не было абсолютно никакого движения, не слышно было разговоров, никто из опоздавших, с извинениями, не пробирался на свои места. Андрей, украдкой, чтобы не выглядеть "некультурным" покосился на соседей. Вздрогнув от изумления, прошипел на ухо досадливо отмахнувшейся от его слов Наташке:

– Ох! Ни хрена себе! У них, ни у кого, лиц нет! Просто какие-то размытые пятна… Чего ты? Аа, начинается…

Оркестр заиграл вступление и волнообразно колыхавшийся пурпурный занавес не поднялся, не отъехал в сторону, а растворился, растаял, как брошенный в весеннюю лужу снег. На сцену, мелко семеня, на цыпочках выбежала… Елена Михайловна!!!

– Да! Она говорила, что она балерина, но не до такой же степени! – возмущённо, вслух, охнул Андрей.

– Тише ты! – зашипела в ответ Наташка, – просто она совсем уже старая и поэтому пиццикато у неё уже получается так себе.

Да уж. Танец восьмидесятилетней балерины, на которой кроме балетной пачки, пуантов и какой-то, явно драгоценной диадемы ничего не было, был не просто «не очень» или «так себе», а ужасающе отвратителен. Полугнилое, землисто-рыхлое тело тряслось как одежда бомжа, груди болтались где-то в районе живота, ослабленные болезненной старостью балетные движения были вымучены и неуклюжи, по внутренней стороне бёдер, видимо от непомерного напряжения, потихоньку стекали жидкий кал и мутнозаразная моча. Когда "балерина" прыгала и трясла тумбообразными ногами, брызги экскрементов веером разлетались в разные стороны заставляя Андрея испуганно вжиматься в спинку кресла. Со сцены веяло жуткой вонью и холодом.

– Холодно, – поёжился чуть не блюющий от отвращения мужчина.

– Ну так, "Снегурочка" же, – возмущённо цыкнула в ответ Наталья.

– А воняет почему?

– Потому! Сиди спокойно и не рыпайся, сейчас па-де-де начнётся!

Засмердело ещё сильнее и на сцену, топоча копытцами выбежала, вся вытянувшаяся вверх, передвигающаяся на задних ногах, только-только освежёванная свинья. Мёртвые, пуговично белесые зенки животного следили, с задратой в потолок морды, за выламывающейся перед ним "балериной" усиленно стремясь приноровиться к её движениям. Наконец, удачно приблизившись к самозабвенно выплясывающей Елене Михайловне огромный, освобождённый от внутренностей хряк распахнул объятия, как бы собираясь заключить полудохлую танцовщицу внутрь кровяной и одновременно горящей, как раскалённый мангал, брюшины. "Балерина" кокетливо-несогласно затрясла сморщенными, скрученными артритом ручками и увернулась. Так повторялось, под восхищённые возгласы Наташки, несколько раз. Наконец, "рассвирепевший" хряк, когда любующаяся сама собой Елена Михайловна, в очередной раз, припрыгивая и брызгая вокруг себя дерьмом приблизилась к нему, сделал подсечку… "Актриса погорелого театра" с грохотом повалилась на пол и свинья с восторженным визгом упала на неё сверху, как бы пожирая, запихивая бьющееся в агонии тело внутрь себя.

– Сколько верёвочке не виться, а конец всё равно один, – торжествующе проговорил Андрей глядя на торчащие из свиной задницы, стучащие пятками по полу пуанты, и проснулся.

– Чего ты не спишь? – приподнявшись на локте спросил Андрей вытянувшуюся в трупной позе, пристально разглядывающую потолок Наталью.

– Уснёшь тут с тобой, – обиженно пробубнила та, покосившись на молодого мужа чёрно-лошадиным взглядом, – вроде выпил то вчера не так уж много, а ведёшь себя…

– А что я такого сделал? – так же, с обидой, забубнил в ответ Андрей.

– Ну, во-первых, с вечера ты не сделал того, что должен был сделать как нормальный мужик…, я только-только "разогреваться" начала, а ты мне в рот кончил и сразу же захрапел…

– Ну чего ты? Ты же сама захотела..

– Сама, сама, – чуть всхлипнула Наташка, – ну это ещё полбеды, потому что я тоже немного кончила, поэтому и решила, что поспим, а потом я тебя разбужу. А ты мне среди ночи как давай на ухо орать: "ведьма-ведьма, ведьма-ведьма"!

– Когда это?! – ошалело вскинулся Андрей, растерянно моргая близорукими глазами.

– Только что! – откровенно разревевшаяся молодуха скукожилась, свернулась калачиком и отвернулась к стене.

– Наташ, – умоляюще засопел Андрей, – ну не виноват же я в том, что мне сон такой приснился, – начал рассказывать только что "произошедшие события" молодожён своей скороспелой супруге. Притихшая, отрывисто вздыхающая Наташа, поглаживаемая по обнажённому телу ласковыми руками, дослушав краткий пересказ, юрко развернувшись приникла к быстро возбуждающемуся мужу, сливаясь с ним, в теперь уже разрешённом законом, коитусе.

– Придурок ты, Андрюха! – горячо выдохнула куда-то в шею за ухом, дрожащая как в лихорадке, в предчувствии приближающегося оргазма, Наташка, – но я тебя, всё равно люблю!

– Оба на! – в унисон, дуэтом воскликнули молодожёны подходя к своей "гостинице", распарено-утомлённо возвращаясь с утреннего купания в море.

Вся узкая улочка перед их временным жилищем была запружена полицейскими и "эсбэушными" машинами.

– А я вас жду! – кинулась навстречу к ним соседская бабулька, с которой Наташка познакомилась тогда, ещё до заселения к Елене Михайловне и время от времени разговаривала, просто ни о чём, по дороге на пляж или возвращаясь с него, – арестовали вашу Елену Михайловну! – "пулемётной очередью" начала выдавать полученную информацию соседка, – она оказывается не  Елена Русакова, а Хелен "гаушляйтер" или "баумайстер", я так и не поняла. У неё муж был эсэсовец и она сама в гестапо. В сорок пятом мужа-немца расстреляли, а она под офицера-чекиста легла и "шкуру" свою спасла. Её муж, с которым она здесь жила, Сидор Петрович, он ей оказывается новые документы сделал, и тем самым от расстрела спас. А сейчас, как-то, израильские спецслужбы всё это дело "раскопали" и потребовали от Киева её выдачи, вот и …, короче они только вас сейчас ждут, чтобы допросить и вещи свои чтобы вы забрали, а то же всё опечатывать будут. Но вы ничего, не переживайте! Переезжайте ко мне, вам у меня хорошо будет! Всё равно у меня, так же как и у неё, пусто совсем!

Приехавшая из столицы Украины опергруппа, как оказалось, ожидала совсем не