— Товарищ генерал-майор! — закричал вытанцовывающий в своей клетке на запасном баллоне Воробей. — Я требую отвезти меня в ИВС. По моей статье смертная казнь не положена!

— Это еще откуда? — в передряге Танков о задержанном забыл начисто.

— А от верблюда. — Игнатьев сплюнул. — Хотел ведь назад в дежурку отвести, так нет, мы начальники, мы приказываем. Вот и указуй дальше.

— Поехали. — Танков безнадежно отвернулся к окну. — Чего уж теперь?

УАЗ рвался из города.

— Включите сирену, — приказал Танков, заметив, что водитель собрался притормозить перед светофором.

— Не работает, — с удовольствием отмел приказание Игнатьев.

— Тогда нарушайте. — Танков потянулся к рации. Рация оказалась выключена. — Не включаете, конечно, из бережливости, чтоб не пережечь?

Игнатьев презрительно смолчал.

— «Урал-2», «Урал-2», я двести первый, прием!

— На приеме, — отозвался неспешный филипповский голос.

— Сиренко сообщили?

— Да занято всё.

— Немедленно звоните в управление. Поднимайте группу захвата. Я буду держать связь.

Он положил трубку рации на колени.

— Цирк, да и только, — сплюнул Игнатьев.

— А из Москвы спецгруппу не будешь вызывать? — Велин, дотоле отмалчивавшийся, уже не скрывал неудовольствия. — Между прочим, товарищ захватчик, на такие происшествия положено в бронежилетах выезжать.

— Чего ж раньше-то молчал? — спохватился Танков. — Неужто возвращаться?

Машина выезжала уже из города.

— Ты дежурный, сам поехал, сам и решай, — отвернулся Велин. — Хотя обычно положено наоборот: сначала думать, а потом уж…

— Во-во! — обрадованно поддержал Игнатьев. — Руковод-куровод. Только б машину гонять. А ты б сперва головой.

— «Урал-2», «Урал-2», я двести первый.

— Да звоню, звоню.

— Пал Евгеньич, приготовьте для группы захвата бронежилеты. Ключ от оружейки у вас на связке.

— Это знаю. Чего ж сам-то не взял?

— Да я… Не сообразил. В общем, едем на место.

Машина спотыкалась на многочисленных выбоинах, покряхтывая измученными рессорами.

— Товарищ генерал-лейтенант, — не унимался Воробей. — А вы как его брать-то будете? Должно, снайперским выстрелом? Или вон тот ковбой долговязый приемом карате дом развалит?

— А ну заткнись, пакость! — Велин с таким натуральным остервенением потянулся к левой подмышке, что Игнатьев испуганно скосился, а Танков положил на его руку свою:

— Ты что, Сереж?

— Э-э, жизнью рискуешь, а тут… — Велин дернул плечом и опять прислонился к стеклу.

Игнатьев прирос глазами к дороге: фары уже «выстригали» сельскую улицу.

Задворками и огородами, дважды чуть не увязнув в грязи, заляпанный, с выключенными фарами уазик выскочил на унавоженный пятачок за одноэтажным зданием правления. В тусклом свете раскачивающегося на ветру фонаря толпились, должно быть, добрые две трети субботинских жителей. Одна из женщин, икая, всхлипывала, прислонясь к стене. Ее участливо поддерживали. Велин эффектно шагнул из темноты навстречу обрадованным людям.

— Здравствуйте, кормильцы! Оперативный уполномоченный Велин, — бодро представился он. — По какому поводу собрание? Какая повестка дня?

— Быстро! Не ожидал. — Мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака прочувствованно тряхнул ему руку. — Председатель сельского совета Захаров Виктор Мефодьич.

— Так что тут у вас за паника, товарищ председатель? — Велин благосклонно позволил пожать свою руку и с доброй отеческой усмешкой оглядел собравшихся. Из-под ненароком распахнувшегося кожаного пальто выглянула полированная рукоятка пистолета. — Едем по селу — тихо. Думали — нашутились и спать разошлись. Так чего не спится, сельчане?

— Лейтенант Танков, — стоящий сзади него Танков улучил минуту, чтобы представиться.

Захаров радушно, но невнимательно кивнул, как и все, привлеченный к великолепному Велину.

— Ой, спасите! — вдруг с новой силой вскрикнула постанывающая женщина. — Ой, детишки мои!

— Да уймись ты, наконец, курва! — рявкнул один из мужиков. — Всех уже растравила.

— Кременчук! Вечно ты, Степан, как-то с перебором! — Захаров укоризненно покачал головой. — Дети ее в доме, — пояснил он досадливо.

— В каком доме? Кто? С кем? — Велин строго оглядел галдящую толпу. Танков смотрел за его работой с удовольствием. Сейчас Велин был воплощением мужества и уверенности, чего, похоже, так не хватало этим растерявшимся людям. Установив тишину, Велин поощряюще кивнул Захарову. — Давайте строго по фактам.

— Ну, тогда, значит, часа два назад…

— Точнее!

— Точнее б надо у секретаря моего спросить. Она как раз правление закрывала и видела, как он ее гонял.

Танков подтолкнул Велина:

— Слушай, зачем нам сейчас-то все по минутам?

— Товарищ лейтенант, — Велин заметил, что реплику услышали, — гляньте-ка лучше, как там подозреваемый. К вам, товарищи, торопились, даже вот задержанного не успели высадить.

— Спасибо вам, — поблагодарил кто-то в толпе.

— Так что дальше?

— В десятом часу это было. Минут сорок, — уточнила одна из женщин.

— В двадцать один сорок?

— Чего? Ну да. Я как раз к корове выходила. У них дверь открыта, мат, Галина голосит, ну, я так и сообразила: отсидел Будаков свои пятнадцать суток. Из города, говорят, пьяным приехал.

— Да вдрызг, — уточнил всё тот же бойкий Степан Кременчук.

— Точно, — обрадовался вдруг Велин, — чувствую, фамилия знакомая. Я ж его и сажал за семейное. Жену, что ли, избил?

— Избил! — подтвердила икающая в стороне женщина. — Так теперь и мстит, проклятый, чтоб он сдох! Только на детишках-то, на них-то зачем вымещать!

— Тихо, Галина! — Захаров махнул рукой, и несколько женщин уже привычно принялись ее успокаивать.

— Словом, кто-то ему насчет жены нашептал. — Захаров взял Велина под локоть и осторожно отвел в сторону. Увязался следом за ними и неприглашенный Танков. — Вообще-то бабенка еще та. — Виктор Мефодьич интимно убавил голос: — Как у нас говорят, ручная. В смысле — по рукам ходит. Раньше с бывшим механиком путалась, теперь вот с агрономом.

— Это в которого Будаков стрелял? — уточнил Танков.

Захаров, по-прежнему стоя к нему спиной, кивнул.

— Словом, ситуация такая. Начал ее метелить. Это у них водится. Бросить, видно, не может, но и не прощает. А она по злобе или еще как и крикни, что, мол, дети не его. Он за ружьем. Двустволка в доме была припрятана. Эта-то, пока он бегал, опомнилась, уползла. Так он в доме с детьми закрылся.