Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, Камерон ничего и не скрывал, он совершенно открыто сказал ей, что хотел сделать ее беременной, напомнила себе Алессандра.
Внезапно она почувствовала ужасную боль в животе. Боль, подтверждающую его предательство.
Скривив губы, Алессандра решила, что не хочет видеть мужа, по крайней мере пока не придет немного в себя.
Она проскользнет наверх в их комнаты и приведет себя в порядок, прежде чем скажет Камерону, что она невольно подслушала его разговор с Кэном. Но, конечно, когда останется с ним наедине. Незачем портить вечер, скандаля с ним при гостях.
А сейчас нужно вернуться, заговорил в ней голос совести, и она заставила себя прислушаться к нему. Выглядело бы в высшей степени странно, если бы жена босса просто взяла и исчезла.
Она поправила прическу, глубоко вдохнула и медленно направилась в танцевальный зал.
Там Кэн и Маргарет сразу же вручили ей поднос с закуской, но Алессандра лишь пару раз потыкала вилкой в крабовый салат и даже не притронулась к бокалу шампанского. Минуты тянулись с агонизирующей медлительностью; Алессандра чувствовала, что скулы ее сводит от непрерывной улыбки, что голова качается, как у китайского болванчика, когда она кивала гостям, переходя от одной группы к другой, выполняя обязанности радушной хозяйки.
Несколько раз Алессандра перехватывала взгляд Камерона, наблюдавшего за ней; он слегка хмурился, вопросительно поднимая брови, и она отвечала ему улыбкой, которая должна была сказать, что все хорошо.
Однако Камерон, по-видимому, уловил что-то странное в поведении жены и начал медленно перемещаться в ее сторону.
Алессандра почувствовала себя загнанной в угол, пойманной. Если бы она могла немедленно улететь, она бы с радостью улетела. Маленькие капельки пота выступили у нее вдоль позвоночника, когда Камерон приблизился, вопросительно глядя прямо ей в лицо.
Он вежливо взял ее за локоть.
— Камерон, я разговариваю, — уклонилась она, кивая на менеджера по маркетингу и трех его сотрудниц, рядом с которыми стояла.
С улыбкой, которая могла завоевать сердце любой женщины, Камерон прошептал:
— А теперь моя очередь, можно?
— О, Камерон! — засмеялся менеджер. — Вы не можете все время держать вашу жену при себе! Позвольте и нам насладиться ее обществом.
— Я могу и буду, — улыбнулся Камерон, но стальные нотки в его голосе показали, что он говорит серьезно. — К сожалению, мне самому не удается достаточно часто видеть ее, не так ли, дорогая?
Камерон обнял ее за талию, и его рука начала медленно перемещаться вверх по спине, нежно и чувственно касаясь ее пальцами.
— Вы нас извините? — Он одарил их одной из своих победоносных улыбок и решительно увел ее прочь. — Давай выйдем на улицу и глотнем свежего воздуха.
— Но как раз сейчас начнется музыка, разве тебе не хочется потанцевать?
— Нет, черт возьми, я не люблю танцевать! И ты выглядишь такой хрупкой, что если бы я тебя покрепче обнял, то мог бы сломать!
— Камерон...
Больше всего ей не хотелось сейчас оставаться с ним наедине, но было уже слишком поздно. Алессандра почувствовала дуновение прохладного вечернего ветерка; звуки оркестра, играющего в танцевальном зале, слабо доносились сюда.
Ее глаза гневно вспыхнули в лунном свете, омывающем бледным мерцанием каменные плиты террасы. Повернувшись к Камерону, она встретила его сердитый взгляд.
— В чем дело, черт побери? — отрывисто спросил он.
Наверное, знает, что она подслушивала.
— Д-дело? — запинаясь, повторила Алессандра, внезапно почувствовав стыд за то, что ее поймали на месте преступления.
— Да, я спрашиваю, в чем дело, — повторил он нетерпеливо. — Кто-то что-то не то сказал или обидел тебя?
— Почему ты так думаешь? — спросила она тихо.
— Потому что ты весь вечер ходишь с кислой миной.
— Ничего подобного, я болтала с гостями, — возразила Алессандра, но он покачал темной головой.
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я хочу знать, чем ты так расстроена.
Она отодвинулась подальше от него и медленно переспросила:
— Хочешь? Удивительно.
— Ради Бога, не говори загадками! Я не выношу женщин, которые бессмысленно играют словами!
Было что-то злое и презрительное в том, как он выделил слово «женщин»: все представительницы слабого пола раздражают его, и только.
Алессандра, которая после подслушанного разговора с Кэном находилась на стадии медленного злобного кипения, вдруг взорвалась.
— Я слышала, о чем ты говорил с Кэном Ричардсом! — выпалила она. — Как ты мог обсуждать с ним такие интимные темы?
Камерон вдруг замер, как пантера перед прыжком.
— Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь, — произнес он совершенно бесцветным голосом.
Его ледяное спокойствие раздражало Алессандру еще сильнее.
— Мне кажется, что ты передо мной виноват, Камерон! — возразила она, тряхнув головой так сильно, что половина шпилек из ее прически высыпалась на каменные плиты террасы, однако ни один из них не обратил на это внимания.
Он вопросительно поднял брови.
— В каком смысле?
— В таком, что, прежде чем объявлять всему миру, что у нас будет ребенок, ты должен был бы сначала посоветоваться со мной!
Недоверие в глазах Камерона сменилось холодным гневом.
— Не понимаю, о чем ты?
— Бессмысленно доказывать, будто ты не знаешь, о чем идет речь! — неистовствовала Алессандра. — Я была там! Я слышала!
— Ну, и что же ты слышала?
— Я сказала тебе! Кэн спрашивал, почему ты так редко привозишь меня на север, а ты ответил, что это связано с тем, что место моей работы слишком далеко!
— Дальше, — произнес Камерон со скукой в голосе.
— И затем, — добавила Алессандра торжествующе, — я слышала, как ты сказал, что есть надежда, что все очень скоро переменится. И мы с тобой оба знаем, что ты под этим подразумеваешь, разве не так? — Она почти выкрикнула последнюю обличительную фразу, но потом замолчала, приложив руку к сердцу, чтобы перевести дыхание.
— Мы знаем?
— Да, черт возьми, знаем!
— Вот и отлично, — негромко продолжил он. — Пожалуйста, не останавливайся! Продолжай, Алессандра. Я внимаю каждому твоему слову.
Она решила проигнорировать опасный сарказм в его голосе, но бурлящий водоворот эмоций выплескивался наружу:
— Ты хочешь, чтобы у меня был ребенок! И именно к этому ты и стремился вчера вечером — сделать меня беременной!
К ее яростному негодованию, Камерон вдруг запрокинул голову и расхохотался, но это был холодный, горький смех.