Обед Конфетки и Софи состоит из беспощадно протертого супа из ревеня и из филе лосося с добавкой довольно водянистого желе. Ясно, что кухарка все еще тревожится за желудок маленькой мисс Рэкхэм.

Пoтом Роза приносит им чай, чтобы запить обед — хорошо заваренный для мисс Конфетт, сильно разбавленный молоком для мисс Рэкхэм. Сделав глоток, Конфетка просит извинить ее — на минутку. Пока обжигающий чай остывает, она может заглянуть в свою комнату и посмотреть, не вышел ли Уильям наконец из состояния поглощенности собой.

Она выходит из классной комнаты, спешит по площадке, открывает двери своей спальни. Ничего не добавилось к тому, что было раньше.

Она возвращается в классную и принимается за чай. Руки у нее слегка дрожат; она убеждена, что Уильям собирается — или собирался — ответить, но помешали непредвиденные обстоятельства. А может быть, решил сначала покончить с обедом. Если было бы чем заполнить следующий час, чтобы он прошел незаметно, то можно избавить себя от пустых тревог.

Софи, хоть она сейчас спокойнее, чем в начале дня, не очень общительна после уроков; она сидит с куклой в дальнем углу комнаты: пробует превратить ее старомодный кринолин в турнюр, подкладывая под юбки бумажные комочки. По серьезному и сосредоточенному выражению лица Софи Конфетка понимает, что ей хочется до вечера побыть одной. Чем же занять время? Торчать у себя в спальне? Читать обрывки Шекспира? Готовиться к завтрашним занятиям?

Решение приходит вдруг. Конфетка собирает тарелки, ножи с вилками и чайные чашки, складывает посуду так, чтобы ничто не падало, — и уносит из комнаты. Костыль она оставляет прислоненным к дверному косяку. Она не торопится: сейчас никто не увидит, как медленно она спускается по ступенькам.

Схватившись одной рукой за перила — она по локоть прижимает ее к полированному дереву, а другой рукой держит посуду, притискивая тарелки краями к груди, Конфетка переступает со ступеньки на ступеньку, осторожно ставя больную ногу и тяжело опираясь на здоровую. Посуда тихонько позвякивает на каждом шагу, но Конфетка удерживает ее. Благополучно сойдя вниз, она медленно продвигается по холлу, довольная тем, как ритмично — пусть не элегантно — она шагает. Без приключений минует ряд дверей и, наконец, переступает порог кухни.

— Мисс Конфетт! — в большом изумлении восклицает Роза.

Роза попалась с поличным: она поедает остаток треугольного тоста с маслом, поскольку законного ужина ей надо ждать еще несколько часов. Подвернув рукава, она стоит у огромного стола в центре кухни. Позади нее судомойка Хэрриет укладывает бычьи языки в специальную форму для заливного. В приоткрытую дверь посудной видна захлюстанная юбка, мокрые башмаки и опухшие щиколотки Джейни, которая моет в раковине посуду.

— Я решила принести все это, — говорит Конфетка, протягивая грязные тарелки, — чтобы вам лишний раз не подниматься наверх.

Роза не может прийти в себя от изумления — будто только что увидела блистательный кульбит совершенно голого акробата, который теперь стоит перед нею в ожидании аплодисментов.

— Премного обязана, мисс Конфетт, — говорит она, торопясь проглотить недожеванный хлеб.

— Пожалуйста, не зовите меня «мисс», — просит Конфетка, вручая посуду, — ведь мы с Вами уже столько всего делали вместе, разве нет?

Конфетке хочется напомнить Розе, как на Рождество они обе по локоть перепачкались в муке, но это могло бы показаться заискиванием.

— Да, мисс Конфетт.

Хэрриет и Роза нервно обмениваются взглядами. Хэрриет вообще не знает, как ей быть, то ли стоять, чинно сложив руки поверх фартука, то ли продолжать сворачивать в трубочки бычьи языки; один уже развернулся и угрожает застыть в таком виде.

— Как Вы много работаете! — замечает Конфетка, полная решимости сломить лед. — Уиль… мистер Рэкхэм, я уверена, и представить себе не может, насколько непрерывна ваша работа.

У Розы глаза лезут на лоб — припадая на больную ногу, гувернантка заходит на кухню и неловко усаживается на стул. Уж кто-кто, а Роза и Хэрриет хорошо знают, что после смерти миссис Рэкхэм, когда больше не устраиваются званые обеды, труды их далеки от «непрерывности». На самом деле, если только хозяин в ближайшее время не женится, то скоро должен будет прийти к заключению, что ему не нужно столько прислуги.

— Мы не жалуемся, мисс Конфетт.

Наступает пауза. Конфетка оглядывает кухню, освещенную, как покойницкая — резким светом. Хэрриет сложила-таки руки на фартуке, предоставив бычий язык его собственной воле. Роза опускает рукава к запястьям, губы у нее сложены в неуверенную полуулыбку. Джейни, отчищая раковину, крутит задом, и сборки ее юбки раскачиваются из стороны в сторону.

— Скажите мне, — пробует затеять разговор Конфетка, — а что у вас на ужин? И где кухарка? Вы все здесь едите, за этим столом? И вам звонят в самую неподходящую минуту!

У Розы глаза то фокусируются, то разбегаются, пока она старается проглотить полную ложку вопросов.

— Кухарка пошла наверх… а у нас на ужин студень, мисс. И осталось немного вчерашнего ростбифа. Не желаете ли кекса с изюмом, мисс Конфетт?

— О да, — говорит Конфетка, — если у вас есть.

Приносят кекс, и прислуга наблюдает, как ест гувернантка. Джейни закончила расставлять посуду по полкам и подходит к двери посмотреть, что происходит во внешнем мире.

— Привет, Джейни, — говорит Конфетка, не отрываясь от кекса, — мы ведь после Рождества не виделись, правда? Как же так: живем в одном доме, а одна его часть совсем не видит другую?

Джейни так вспыхивает, что ее щеки делаются почти такими же красными, как распаренные клешнеобразные руки. Выпучив глаза, она изображает нечто наподобие книксена, но не издает ни звука. Уже дважды попав в неприятности из-за обитателей Рэкхэмова дома, с которыми ей не следовало сближаться — сначала с мисс Софи в тот день, когда она раскровянила себе нос, потом с бедной безумной миссис Рэкхэм, когда она влетела в посудную, предлагая помощь — теперь она твердо решила держаться подальше от греха.

— Ну что же, — бодро говорит Конфетка, доев свой кекс под недоверчивыми и смущенными взглядами прислуги, — кажется, мне пора. Софи скоро пойдет спать. До свидания, Роза, до свидания, Хэрриет, до свидания, Джейни.

Она поднимается на ноги. Больше всего ей хотелось бы подняться в воздух, безболезненно и мгновенно, как дух, уносящийся с места своей телесной кончины; или — вариант — чтобы разверзся каменный пол кухни, и ее поглотило бы милосердное небытие.

По возвращении в комнату она, наконец, обнаруживает письмо от Уильяма. Если можно назвать письмом записку, в которой сказано только:

«Больше никаких разговоров».

Конфетка комкает бумажку в кулаке. Ей опять хочется бить стекла, орать до боли в легких, колотить кулаками в дверь Уильяма. Но она знает, что это не метод. Она теперь надеется на Софи. Уильям не принял в расчет свою дочь. Он очень смутно представляет себе, какая близость возникла между гувернанткой и ребенком, но скоро он это узнает. Софи заставит его изменить решение: мужчины очень не любят быть причиной женских слез!