— Теперь держите крепко, — велела Даша.

— Он в моих руках… не стоит волноваться!

Вальронд дождался, когда дрессировщик скроется, и разжал пальцы. Лев пулей вылетел на середину арены. Шапито наполнился светом, и Даша взялась за свою буденовку:

— Ну вот и доигрались. К нам уже идет милиция…

Милиционер еще издалека нацелился на Вальронда взглядом:

— Товарищ командир, пройдемте… до отделения!

Следом за Вальрондом тронулась и Даша.

— Придумай хоть оправдание, — шепнула она.

— Уже придумал: лев напал на тебя, а я вступился…

Даша простояла на улице, пока Вальронда не выпустили из милиции. По лицу его она поняла все.

— Чист, командир?

— Аки голубь. Обработали. До конца месяца… А ведь еще сегодня утром у меня было полтора миллиона!

— Теперь моя очередь тратиться, — сказала Даша.

— Что ж, начинай теперь ты…

— Но вот беда: у меня давно ничего нет.

Безденежные и молодые, они стояли на снегу. Вдалеке виднелся частокол мачтовых штыков, словно воздетых для боя. Над Соломбалой дымно несло из труб, изгарь доков оседала на льду реки, а здание флотского полуэкипажа приветливо светилось огнями: там ужинали матросы.

Даша застегнула ему воротник шинели, и по тому, как неудачно были пришиты крючки, она догадалась, что здесь не было женской руки, — моряк молод, и женщины у него нету.

— Не будем стоять, командир. Хочешь, пойдем ко мне и будем пить чай…

— Еще бы не хотеть! — подпрыгнул Вальронд. — Если уж признаться по чести, то я только и жду, чтобы меня пригласили…

* * *

Та же улочка Немецкой слободы, заметенные пышным снегом заборы, тишина переулков и скрип снега под ногами. Все тот же старый дом с палисадником, и светятся в глубине двора зеленые абажуры.

— Прошу. — Он пропустил Дашу впереди себя на крыльцо. Даша долго не могла попасть ключом в скважину замка.

— Всегда с ужасом открываю, — говорила она. — Прошу не пугаться, если для начала я займусь домашней уборкой. Удивительный запас энергии у моей дочери…

В комнатах было тепло, так приятно было сложить перчатки перед зеркалом. Навстречу матери выбежала девочка — со словами:

— Мама, ты не ругайся сегодня — я уже все убрала.

— Тем хуже для меня…

А за стеною журчала швейная машинка и бедная швея пела:

Вкупе брак, вкупе гроб,

Вкупе кляч, вкупе смех.

Вкупе жизнь без хвороб,

Непохожая на всех…

Вальронд заметил, что девочка сильно выросла, и нежно провел ладонью по ее льняным волосам.

— Тебя, если не ошибаюсь, раньше называли Клавой?

— Да. Клава!

— Вот видишь, какое у тебя чудесное имя… А как прикажешь называть тебя по батюшке?

— Евгеньевна, — ответила девочка, и Женька Вальронд чуть не отдернул руку от ее головенки, как от огня.

Прищурившись, он стоял, прислонясь к косяку двери, и следил, задумчивый, как Даша накрывает на стол к чаепитию. Потом сказал — громко, со смыслом:

— Это неплохо твоя мама придумала. Твоя мама умница: она умеет предугадывать события в своей жизни заранее… А что, если, Клавочка, ты будешь называться так Клавдия Евгеньевна Вальронд? Скажи, девочка, тебе это нравится?

— Очень, — ответил ребенок.

— Мне тоже нравится. Это неплохо звучит… — И он с удовольствием повторил: — Клавдия Евгеньевна Вальронд! В этом действительно что-то есть… У меня с тобой, Клавочка, будет на эту тему разговор особый.

Лицо Даши оставалось непроницаемым, словно она не понимала всех этих намеков. Поведя рукой над столом, женщина сказала:

— Садись, командир. Что есть — то есть, в магазин не побегу.

Потом, уже после чая, когда стрелка часов подбегала к полуночи, а утомленная дневным разбоем Клавочка крепко спала на диване, румяной щекой на подушке, Даша сказала:

— Я тебя провожу, командир. До набережной.

Вальронд распетушился, — на всю морскую мощь:

— Я не тот мужчина, который позволит женщине провожать себя!

Но Даша уже сунула в пальто браунинг:

— А я не та женщина, которую провожают мужчины…

…Сыпал мягкий снежок. Обоим было очень хорошо. Лысенький Ломоносов, весь в снегу, стоял перед исполкомом, величаво играя на классических цимбалах.

— До чего же мне не нравится этот Ломоносов!

— Он никому не нравится, — ответила Даша. — Но зато классика. Работы Мартоса… Для музея — хорошо, для Архангельска — плохо!

— Мне нравится Ломоносов иной, — сказал Вальронд.

— Какой же?

— Без цимбал. С дубиной в руке он догоняет академика Шумахера, чтобы побольней лупануть немца по хребту.

— Ты очень буйный, командир. Тебя послушаешь, так одни калибры, дюймы, пороха и дубины… Тебя надо пригладить! Чтобы ты стал нежный и каждый вечер играл на цимбалах!..

Наступила пора прощаться — на снегу, на ветру. Даша разглядывала рваный палец своей перчатки и ждала, что он ей скажет…

— Я считаю, Даша, — .сказал Вальронд, не откладывая дела в долгий ящик, — что лучше меня вам никого не найти… Пожалуйста, я тебя очень прошу: подумай обо мне сегодня…

Резко повернувшись, она пошла прочь от него. «Обиделась?» Нет, не обиделась… Обернулась и помахала рукой.

— Я подумаю! — ответила издалека и убежала (как девочка)…

Вальронд вытер лицо снегом и пошел на корабль в Соломбалу. Прямо через лед реки — прямо на дивизион.

А она пусть думает. Пусть она думает теперь всю ночь…

Пусть она не спит до утра — и думает. Все равно — лучше ей ничего не придумать!

* * *

Женька Вальронд оказался на редкость хорошим мужем. Он вошел в семейную жизнь отличным хозяином и отцом. Они прожили вместе только четыре года — четыре года, как один день, как один вздох, как один ликующий возглас…

Комдив Е. М. Вальронд умер от лютой астмы, которая развилась как следствие отравления газами у водопада Кивач.

Алмазна сыплется гора

С высот четыремя скалами,

Жемчугу бездна и сребра

Кипит внизу…

Вечный водопад прошумел и затих навсегда. Его похоронили на скромном соломбальском кладбище, неподалеку от могилы известного полярного морехода Пахтусова.

С могилы комдива открывался чудесный вид: качались мачты кораблей, а по вечерам на тонких реях загорались огни, такие уютные и такие зовущие — всё вдаль, в моря, в туманы…